Еремей Парнов - Ларец Марии Медичи

…В этот час недолгого затишья перед грозой в башню Наставника провели запыленного, бледного от потери крови гонца, с туго перетянутым над страшной копьевой раной предплечьем. Это был один из тех пяти, которые составили прошлой ночью конвой коллегии Совершенных. У самого грота тайный отряд катаров наткнулся на ночной патруль из конных, закованных в железо, тяжелых рыцарей. Воины вступили в схватку, прикрывая Совершенным отход, но тяжелый ковчег не давал далеко уйти.

Когда из пяти воинов в живых осталось только двое – сам гонец и пятнадцатилетний мальчик по имени Риччо, – трое Совершенных подняли оружие павших и яростно атаковали конный отряд. Ободренный неожиданной подмогой, Риччо бросился под ноги лошадей, норовя перерезать им сухожилия, но пал с проломленной протазаном головой. Пока трое Совершенных и раненный в руку гонец сдерживал натиск крестоносцев, остальные члены Высокой коллегии раскрыли ковчег и, разобрав спрятанные там сокровища, стали карабкаться на скалы.

Когда они оказались вне досягаемости закованных в доспехи конников, Совершенные, оттеснив рыцарей от гонца, швырнули мечи наземь и бросились на копья. Исполняя их последний приказ, гонец поспешил скрыться, чтобы предстать перед очами Наставника.

– Четверо Совершенных унесли наши святыни на себе и скрылись в скалах… – торопясь, прокричал он и вдруг захрипел, подавшись вперед. – А мы… мы выполнили твою волю, Наставник: все умерли, и вот теперь я тоже умираю. – Глаза его широко раскрылись, готовые вот-вот выскочить из орбит, и он вдруг рухнул на каменный пол, как подрубленное дерево, и удивительно алая кровь, пузырясь, хлынула из его горла.

А потом к епископу допустили лазутчика. Он поведал Наставнику, что высланный на захват катапульты отряд был внезапно атакован у седловины, по ту сторону пика. Одиннадцать человек пали в бою, остальные были взяты в плен.

– Им обещали жизнь, – рассказывал лазутчик, – если они отрекутся от ереси и признают святые таинства, Троицу и папу – наместника святого Петра. Я сам все слышал, ибо стоял под дубом, в толпе солдат де Монфора, одетый, как и они, с крестом паладина. Тех, которые отказались, тут же повесили, остальные же, став на колени, заявили о своем отречении. Тогда какой-то офицер распорядился привести собаку и стал поочередно совать всем нашим в руки нож, чтоб испытать, насколько тверды они в своем отречении. Но ни один из них не взял греха на душу и не напитал землю кровью невинной твари. Тогда их всех повесили на ветках дубов… – Лазутчик, давясь рыданиями, поклонился и хотел было незаметно уйти, но глухой удар и задрожавшие вслед за тем стены возвестили о возобновлении обстрела.

– Они готовятся к штурму! – крикнул вбежавший в епископскую келью комендант. – Как только их передовой отряд покажется на опушке, они остановят катапульту и полезут на стены.

– Мы примем этот бой, Мирпуа, мы примем его… Но, пока они не перестали забрасывать нас камнями, вели отрядить небольшую охрану для Рено, которого вместе с двумя Совершенными я посылаю в скалы. Может быть, им удастся незаметно выйти…

– Но у нас и без того остается не больше шестидесяти солдат…

– Я знаю, Мирпуа, знаю… Этого вполне достаточно для последнего боя, вполне достаточно. Торопись же…

Большое ядро, сломав мраморную решетку, влетело в келью и, свалив на пути стоявшего в дверях лазутчика, застряло в стене, рядом с висящей у дверей мандолиной.

– Вот видишь? – тихо сказал епископ, откашлявшись от каменного дыма. – Торопись же… ибо превыше всех нас, вместе взятых, священная чаша [6]. Пусть они скорее разыщут в скалах наших людей! Чаша и свитки не должны погибнуть, а тем более попасть в руки папистов. Иначе вся жизнь была напрасной… Вся жизнь. И вот еще что… – Старый епископ поднял руку и указал куда-то за очаг… – Там спуск в подземелье, четвертая плита от очага. Подыми ее, ибо у меня не хватит на это сил, и позови сюда Марка… Но сперва подыми.

Это были последние слова, которые слышал де Мирпуа от Наставника Совершенных. Отвалив тяжелую каменную плиту, он сбежал вниз, в общую залу, и, кликнув пажа, велел ему подняться к епископу. Минуту спустя он уже прыгал по заваленному битым камнем и щебнем двору, содрогающемуся под ударами ядер. Штурм мог начаться с минуты на минуту, но ни одного лучника не было на стенах, и под котлами с оловом еще не горел огонь.

– Подойди ко мне, мое дитя, – ласково улыбнулся епископ, увидя в дверях своего пажа. – Найди мою шкатулку, и спрячь ее хорошенько, а после полезай туда, – он указал на черный провал в полу. – Отсидись там, пока не станет тихо, а потом уходи в горы. Может, встретишь кого из наших или сумеешь пробраться в Юссон… Одним словом, сбереги шкатулку и хранящийся в ней кинжал… Кто знает, не будь его – все могло бы сложиться иначе… Жизни стран и народов, дитя мое, порой зависят от пустяков. Много превратностей пережил мир из-за этого кинжала, который достался мне от… Все равно, мой мальчик, ты не знаешь этого человека. И дело не в нем. И даже не в самом кинжале, коснуться которого не позволяет мне обет совершенства. Просто помни, Марк, что радикальной переменой ничего нельзя улучшить. Можно только ухудшить… Это мой завет тебе – все, что я могу подарить на прощанье… Ну, ну, ступай… – Епископ д’Ан Марти поцеловал мальчика в лоб и подтолкнул его к дверям. – Разыщи шкатулку в моей библиотеке и без промедления возвращайся сюда.