Еремей Парнов - Ларец Марии Медичи

Грустное умиротворение снизошло вдруг на Светловидова. Он вспомнил детство в Тамбове, бабку и мать, которая умерла в войну. И ярко увидел в памяти своей, как сиротливо и мило льнули к потемневшим бревнам родной избы золотые шары.

Он загляделся на этот двор, вдохнул дым сосновых шишек и, заметив высунувшуюся из заборной щели беловатую и твердую еще малинку, машинально протянул руку, но тут же обстрекался крапивой. Глухо чертыхнувшись, лизнул обожженную ладонь и стал спускаться. Дорога в этом месте круто пошла вниз, петляя в зарослях лебеды и чертополоха. По обеим сторонам цвела картошка, над которой лениво порхали бабочки-белянки и еще какие-то серенькие с голубым мотыльки.

Внизу, за канавой, превращенной в помойку, начиналась большая поляна. Травка местами была совершенно вытоптана. Четверо школьников в серых курточках гоняли проколотый резиновый мячик. Невдалеке паслась большая черная коза, весело бодались друг с другом грязноватые козлятки и терлись лбами о стволы. Видимо, у них чесались подрастающие рожки.

Поляну пересекала извилистая тропинка, терявшаяся среди мелкого подлеска, за которым в лесной зелени белели березы. Тут дышалось свободнее. Гнилостной свежестью тянуло из каких-то невидимых лесных луж. Сонно вился столбик мошкары. Светловидов погладил меловую, отвившуюся от ствола бересту, сорвал листик с ольхи и чуть надгрыз его горьковатый черешок.

Люсин, кажется, не ошибался: ольхи здесь было хоть отбавляй. Именно той, обычной серой ольхи с остренькими, в зазубринках листочками, которая казалась такой красивой в цветном атласе подмосковной флоры.

«Что ж, возможно, именно в этом леске и подцепил иностранец, неведомо для себя, прошлогодний листик… Но это, конечно, мелочь».

Куда серьезнее в глазах Светловидова выглядела история с похищением питона. Вот это, по его мнению, был настоящий след. Данелия сразу же предложил взять за бока культурника и дознаться, кому он давал ключ от зала. Но Люсин не согласился. И скорее всего, правильно сделал. Можно было спугнуть главного виновника. И вообще клубок надо разматывать постепенно, а не выхватывать случайный конец из середины – так ведь и запутаться недолго. Листик ольхи – пустяк, косвенная примета, не более, но разведать обстановку, перед тем как начать действовать, не мешает. Это уж точно…

Наезженная, в затвердевших колеях дорога свернула налево. Появились рябины и кусты лакированного краснотала; буйная, обвитая повиликой крапива указывала на близость жилья. Среди прошлогодней листвы попадались ржавые жестянки, конфетные бумажки, окурки. На полянках чернели пятна костров. Нудно гудел шмель.

И тут в затененных, сумрачных травах что-то вдруг засветилось. Светловидов присел на корточки. На трухлявом, поросшем ложной опенкой пне нежилась змейка. Она светилась неярким зеленым огнем, как елочная игрушка. Светловидов осторожно положил пиджак на траву и, подавшись вперед, оперся на локти. Он и сам не слышал произведенного им шороха, но змейка подняла крохотную головку, распрямилась и скользнула в траву. Споткнувшись о корневище, Светловидов кинулся за ней. На какой-то миг увидел он, как пропало на светлом участке колдовское свечение и огненная змейка превратилась в обыкновенного ужа. Но вот она вновь загорелась на миг под каким-то кустом и совсем пропала.

Распластавшись по земле, Светловидов подлез под куст и раздвинул ветки. Но, кроме прелых листьев и лиловой сыроежки, ничего не увидел. Разгреб листья, ощупал узловатые корни, ища дыру, в которую запрятался уж… Бесполезное дело! Пусть бы и нашел он эту укромную нору, но что дальше? Совать в нее прутик? Раскапывать перочинным ножом?

Он встал, отряхнул с себя мелкий лесной сор.

А собственно, зачем он ему нужен, этот светящийся уж? Вполне достаточно, что он его хоть на миг да увидел! Это же редкая удача! Но все же было досадно, что не словил…

«М-да! Положеньице… Выходит, что здесь где-то рядом целая фабрика огненных змей. Но зачем? Разве питон уже не сделал свое дело? Или это пробный вариант? Эдакая первоначальная модель? Что ж, очень даже может быть! Прежде чем выкрасить уникальную, дорогостоящую змею флуоресцентной краской, явно следовало попробовать на обычном уже. Это, как сказал бы Люсин, было бы весьма резонно. А то ведь и подохнуть запросто может».

Светловидов вспомнил, что данным-давно читал не то сказку, не то миф о каком-то царе, выкрасившем мальчика золотой краской. Мальчик от этого умер. Змеи, как видно, оказались выносливее.