Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска

— Однако! — Кошко неодобрительно покачал головой.

Соколов же, напротив, улыбнулся:

— Ты, Николай, ловок, как домушник высокой квалификации!

— Ежели новое начальство из сыска выгонит, то без дела не останусь.

Кошко поморщился, но ничего не сказал. Лишь подумал: “Про выходки графа я наслышан, теперь вижу, что его любимый ученик вполне достоин учителя”.

Сыщики вошли в квартиру. Прямо напротив — в обширной гостиной, висел Абрамов. Бегло осмотрели помещения: библиотеку, спальню, чулан, кухню.

Повсюду, даже в туалете, стояли вдоль стен стопы книг. В просторной гостиной белел мраморный бюст Вольтера, стоял рояль. На стене висела большая картина Репина —Дубовый лес”. И повсюду — антикварные безделушки.

Посреди комнаты на высоком потолке переливалась хрусталиками в лучах утреннего солнца большая люстра. Веревка была зацеплена за ее толстый крюк. Возле стола на ковре валялся стул.

— Никаких следов борьбы нет, как отсутствуют и какие-либо признаки ограбления, — негромко заметил Кошко. — А на теле трупа, что? Есть ли какие-нибудь повреждения?

— Сейчас осмотрим и доложим, — деловито ответил медицинский эксперт Павловский. — Первое впечатление — повесился сам.

Покойный был одет в плохо сшитый костюм-тройку желтовато-песочного цвета, в стоптанных запыленных башмаках, с золотым обручальным кольцом на коротком толстом пальце.

— Я вам скажу, — прошептала Пятакова на ухо Диевскому, — что покойник в этой одежде пришел с улицы. А он дома всегда переодевался. Ох, как страшен он, прямо не узнать. Глаза-то выпучил!

Сыщики внимательно рассматривали Абрамова.

Рот у покойного был полуоткрыт, из него выглядывал кончик языка, из левого уха по щеке натекла струйка крови. На шею была накинута так называемая закрытая скользящая петля. Не повреждая узлов (способ их завязывания может способствовать разоблачению преступника), разрезали веревку и положили Абрамова на пол.

Павловский и Соколов внимательно осмотрели труп и явных признаков повреждений, которые могли произойти от борьбы с возможным убийцей, не обнаружили.

Павловский сказал:

— Судя по всему, это действительно самоубийство.

Аполлинарий Николаевич, взгляните: след странгуляционной борозды на шее полностью соответствует материалу и форме петли, а также ее косо восходящему направлению. Состояние тела и трупных пятен говорит о том, что смерть наступила где-то около полуночи.

Пятакова, несколько осмелев, вставила:

— Вот-вот, повесился тут же, как пришел...

Соколов так взглянул на Пятакову, что она осеклась, вернулась к дверям, где стоял ее стул.

Кошко согласно кивнул Павловскому:

— Я думаю, ваши выводы согласуются с осмотром места происшествия. На ворсе ковра четкий след волочения стола — больше чем на метр. И вот, пододвинув стол под люстру, Абрамов поставил на него стул: на белой скатерти есть отпечатки ножек. Встав на этот стул, Абрамов привязал веревку к крюку, сунул голову в петлю и, толкнув ногой опору, повис.

— Стул упал в шестидесяти одном сантиметре от стола, — Диевский держал в руках сантиметр и, стоя на коленях, занимался измерением.

Павловский внимательно осматривал труп, который теперь лежал на полу возле окна. Он докладывал, а протокол вел Жеребцов:

— Одежда в полном порядке, — говорил Павловский, нигде кровавых пятен нет. В бумажнике пятнадцать рублей восемь копеек, записка с адресом: “Село Черкизово, дом Утенкова”, билет на трамвайный маршрут “Б”. Положение петли типичное — расположена спереди, в области щитовидного хряща и поднимается по боковым поверхностям шеи к сосцевидным отросткам и заканчивается в области затылочного бугра...

Пока Павловский диктовал, Кошко негромко делился впечатлениями с Соколовым:

— Получается, что права свидетельница Пятакова: Абрамов так расстроился неудачной поездкой в Черкизово, что придя домой, от огорчения полез в петлю. Это похоже на скверный анекдот, но я знал еще более вопиющий случай самоубийства. В девятьсот первом году пятнадцатилетний сын директора рижской гимназии лег на рельсы перед шедшим поездом и был превращен в кровавый фарш.

— И причина?

— Девушка, которую он пригласил в театр, предпочла пойти с другим. Я только что прочитал статью судебного психиатра Ковалевского о нейрастениках. Ковалевский утверждает, что на этих самых нейрастеников накатывает приступ беспричинного страха, тоски, ревности. И в таком состоянии они способны на любой абсурдный поступок: могут убить или себя, или другого.