Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска

Самым внимательным слушателем Жеребцова был нарочно приехавший начальник Московского охранного отделения Сахаров. Рядом с ним сидел, развалясь в плетеном кресле, Кошко.

Жеребцов продолжал:

— Этот Козелец как раз отсутствовал. Я произвел у него лимитное мероприятие номер один — негласный обыск. Нашел несколько революционных брошюрок и три фунта, — Николай сделал эффектную паузу, — мелинита. Изымать не стал, чтобы не спугнуть. Снял, разумеется, отпечатки пальцев и следов ног. Последние весьма характерны: остроносые штиблеты длиною пять с половиной вершков — поболее двадцати девяти сантиметров, каблуки чуть стоптаны вовнутрь, на левом не хватает гвоздя.

— Идентифицировать удалось? — Стальной взгляд Соколова впился в Жеребцова.

— Да, и есть повод для удивления! Отпечатки пальцев совпали с теми, что мы обнаружили в доме купчихи Прозоровой — на пивных бутылках “Хольстен”, там, где была убита Школьникова, и... в этом самом доме, где мы сидим и куда к ней заходил этот самый Козелец.

Соколов поинтересовался:

— Запрос в Митаву отправил?

— Телеграфом, и уже получил ответ, — Жеребцов достал из кармана сиреневый бланк: — “Мещанин Роман Львов Козелец выбыл в 1902 году в Харьков, где, по слухам, учится в университете”. Я выяснил, что из университета, где он изучал медицину, Козелец был отчислен в связи с расстройством психики. Лечился в клинике. Его нынешнее местонахождение неизвестно.

Полицмейстер Дьяков пошевелил усищами:

— Еще как известно! У нас где-то обретается, да только вот как взять его! Ведь ксива, простите, документ у него поди, фуфловый, э-э, то есть фальшивый.

Аристократичный Сахаров поморщился:

— Что за язык у вас, дорогой полковник! Словно всю жизнь на блатной малине провели.

Полицмейстер недовольно буркнул:

— Я ведь не в институте благородных девиц танцы преподаю. А говорю дело: вид на жительство у преступника фальшивый! Так?

— Ясно, что фальшивый! — усмехнулся Соколов. — А у тебя в Саратове этот тип и вовсе действовал под носом а ты, Николай Павлович, его не замечал. Но теперь есть возможность отличиться. Прекрасная зацепка — германское пиво “Хольстен”. Это не “Калинкин”, которое вся матушка-Русь пьет. Этот “Хольстен” на любителей, на гурманов. Специально поставляют, дорогое, стало быть!

Дьяков сделал умное лицо:

— Мы, граф, предприняли все необходимое! У нас только одна лавка торгует “Хольстеном” — на Московской площади. Владелец ее — германский подданный Эрнст Шнабель. По всем сведениям — добропорядочный молодой человек. Он нам дал исчерпывающий ответ, очертил, так сказать, круг — девятнадцать человек назвал, постоянных потребителей этого напитка. Я сам допрашивал Шнабеля. Спросил: “Высокий курчавый молодой человек пиво у вас покупает?” Торговец затруднился с решительным ответом, но твердо обещал тут же оповестить полицию, ежели таковой в лавке появится. Более того, — в тоне зазвучала гордость, — вызывался стать нашим осведомителем.

Кошко взглянул на Дьякова:

— И что, проверили всех подозреваемых?

— Этих девятнадцать покупателей? А как же! Отпечатки пальцев сняли и с покупателей, и с их семейных. Даже слуг в их домах не забыли: а вдруг злоумышленник среди горничных, репетиторов, лакеев или поваров? Откатали “пальчики” почти у трех сотен человек! Не шутка, доложу вам.

Соколов фыркнул:

— И как же вы отпечатки пальцев снимали у обывателей? Насильно, что ли?

Дьяков самодовольно усмехнулся:

— Зачем насильно? Мы не какие-нибудь узурпаторы. Хоть в провинции живем, а у нас все по закону, добровольно. Нашего тюремного доктора Субботина — он главный специалист по дактилоскопии! — одели в белый халат, он капюшон на голову надвинул и заявил подозреваемым: “В нашем городе возможна холера! Так что извольте для вашего покоя по новой методике анализ холерный сделать. Ну и откатал у всех! — Дьяков выкатил глаза, понизил голос: — У некоторых даже снял отпечатки ступней. По новейшей системе Уайльдера.

— Результат какой? — Соколов едва не расхохотался.

— Картотеку отпечатков пополнили, глядишь, и пригодится, а виновного, этого самого, курчавого, — нету! — Дьяков, обращаясь лишь к Соколову как к самому важному лицу, со вздохом добавил: — Этот самый революционный элемент, я уверен, уже давно сбежал за границу. Они, сукины дети, все говорят, что, дескать, матушку-Россию ужасно любят, а сами предпочитают жить за рубежами. Проходимцы, тьфу!