Валентин Лавров - Железная хватка графа Соколова

Ленин продолжал:

— По договору двадцать процентов от выручки брал

Гельфанд, малая часть — Горькому, а львиная доля шла в партийную кассу. И вот у нашего коммерсанта скопилась громадная сумма (думаю, не случайно) — более ста тысяч. Некоторые, впрочем, ручались за двести тысяч. И вот наш коммерсант бежал с этими деньгами, спасался от праведного революционного гнева. Гельфанд перепугался гнева партии, состряпал оправдательное письмо и отправил его Горькому: «Меня погубила чистая и возвышенная любовь к возвышенному созданию. Только вы, Алексей Максимович, сможете понять меня. Я путешествовал со своей любимой женщиной!» Партийный суд заклеймил позором казнокрада. Тот, словно в ссылку, отправился в Константинополь. И тут, гм-гм, не потерялся, провел несколько смелых финансовых операций. Наш Александр хоть и на руку нечист, но человек весьма замечательный.

— Ты, Ильич, спас его тогда, — заметила Надежда Константиновна.

— Я заявил товарищам: «Что толку в отлучении Парвуса от революции? Александр — выпускник Базельского университета, доктор философии. Ведь это умнейший человек, сподвижник Плеханова, Аксельрода, Засулич! Такие люди нужны революции. Давайте объявим Гельфанду амнистию. Но с условием: пусть остаток денег вернет в партийную кассу». И что? Этот архиплут вернулся с повинной и с какими-то грошами в кармане. — Ленин сокрушенно покачал головой. — К сожалению, воровство из партийной кассы стало, гм-гм, печальным обычаем. Товарищи забывают, что они служат не мамоне, а высокой идее.

— Такова человеческая природа! — философски заметила Арманд. — Но отдадим должное Гельфанду, ведь именно он первым предложил «учинить России в грядущей войне уничтожающий разгром», а уж затем свергнуть там самодержавие.

— Да уж, Гельфанд большой талант! — согласился Ленин. Выдвижение на первый план кого бы то ни было, кроме него самого, Ильичу всегда было неприятно. Он решил никому не уступать пальму первенства в деле подрыва могущества России.

На этом разговор был закончен. Вождь отправился к себе в кабинет.

Тщательно обдуманные списки агентов Ленин опустил в старенький портфельчик, в каком уездные учителя носят тетради гимназистов. Вождь устремился к дому, где ночевал Штакельберг-Соколов. Но Вера Аркадьевна еще на пороге сообщила:

— Мой Штакельберг ушел недавно в горы, в сторону Лысой поляны. Вернется к обеду. Тогда, Володя, и приходите.

Ленин аж топнул ножкой от досады и нетерпения. Отчаянно размахивая портфельчиком, бросился по указанной Верой Аркадьевной тропинке. Как он и рассчитывал, минут через двадцать настиг Соколова.

Все было решено заранее. По этой причине без долгих предисловий произошел исторический обмен. Соколов с острым интересом рассматривал длиннющий список, сделанный фиолетовыми чернилами на шести больших страницах мелкими кудряшками неудобочитаемого почерка самого Ленина. Это был перечень большевистских агитаторов, владельцев подпольных типографий, экспроприаторов-разбойников, убийц-террористов — всего сто восемь человек.

Список хотя и был неполным, но зато подлинным, в отличие от чека, который Ленин, заметно волнуясь, трясущимися ручками тщательно спрятал во внутренний пиджачный карман. Владимир Ильич не мог, конечно, знать, что до «Рейхсбанка» телеграмма не дошла. Директор главного берлинского телеграфа, что размещался в доме № 4 по Оберваллштрассе господин Баткин дружил — и не бескорыстно! — с российской разведкой. Баткина своевременно предупредили. Телеграмма Ленина была перехвачена, и тут же отправлен соответствующий ответ.

Ленин вынул из жилетного кармана золотую луковицу часов. Весело сказал:

— Вы, простите, теперь в Берлин направляетесь? Тогда — через Краков. Впрочем, из этого захолустья все дороги лежат через Краков — что в Берлин, что в Петербург или Шанхай. Ваш поезд — в два часа пополудни. У вас, гм-гм, уйма свободного времени. Приглашаю, прогуляемся в трактир к доброму Йозефу! Я назначил там встречу с Александром Гельфандом. Пропустим по маленькой. В отличие от вас, немцев, у русских есть жуткий обычай — всякое дело отмечать пьянкой. Впрочем, этот народец давно дошел до скотского состояния. Лень, тупость, пьянство — главные черты русской сволочи.

— Думаю, герр Ленин, вы заблуждаетесь, — не выдержал Соколов. — Это очень талантливый и даровитый народ. Ведь только великий народ мог создать такую литературу и искусство, да и самую могущественную империю.