Лора Роулэнд - Синдзю

Сару-вака-тё блистал знакомыми красками и весельем. Стены четырех главных театров пестрели от афиш. Из открытых окон верхних этажей доносились куплеты и взрывы смеха — представления были в самом разгаре. Барабанщики в квадратных башнях на крышах отбивали ровный басовитый ритм, созывая далеких театралов. Люди разных возрастов и положений заполняли широкую улицу. Они стояли в очереди у билетных касс, покупали закуски в чайных домиках и ресторанах, разбросанных там и сям, обменивались приветствиями и впечатлениями. Сано знал: некоторые ночевали на театральных ступеньках, чтобы получить хорошие места или увидеть любимых актеров.

— Где выступает Кикунодзё? — Сано передал служащему общественных конюшен поводья.

Тот показал на самый большой театр:

— В «Накамура-дза».

У входа в театр висело объявление: «„Наруками“. В главной роли великий Кикунодзё!» К досаде Сано, очереди не было. Представление началось.

— Можно пройти? — спросил он без особой надежды у продавца билетов.

«Наруками» — история о принцессе, спасающей Японию от безумного монаха, который при помощи магии мешал дождю пролиться на землю, — была очень популярной. Впрочем, Кикунодзё всегда собирал аншлаг.

Продавец утвердительно кивнул:

— Есть места, господин. Постановка идет целый месяц. Большая часть публики уже посмотрела.

Войдя в театр, Сано минуту помедлил, ориентируясь. Просторный зал с окнами на потолке утопал в зимнем полумраке: пожарные правила запрещали внутреннее освещение. Тем не менее Сано различил на стропилах герб Кикунодзё. Женщины и простонародье сидели вдоль стен. Самураи располагались, белея открытыми макушками и топорщась рукоятками мечей. По приподнятым проходам, делящим зал на квадраты, бегали разносчики еды и напитков. Публика постоянными разговорами и беспрестанным движением почти заглушала игру музыкантов. Сано взобрался на ближайший проход и, озираясь, пошел вперед. Вот и свободное место. В секторе только пять человек. Устроившись на циновке, Сано обратился к спектаклю.

Действо близилось к концу. На фоне гор и облаков Наруками сулил стране голод и разорение. Утрированно черные брови и баки придавали безумцу демонический вид. Красно-золотая мантия, наброшенная поверх коричневого монашеского кимоно, поблескивала в тусклом свете. Актер громко и отчетливо выговаривал слова, притопывал и жестикулировал, стремясь привлечь внимание зрителей. Музыканты, сидящие по краям сцены, производили какофонию с помощью флейт, самисэнов и деревянных трещоток. Едва песня и музыка смолкли, в зале установилась тишина. Головы повернулись к выходу.

— Идет, — прошептал кто-то.

Лихорадочно застучали трещотки. Сано почувствовал, как по залу прокатилась рябь предвкушения.

На мостике, переброшенном через весь театр, возникла принцесса Таэма. Одетая в кимоно из красного атласа в белых хризантемах, она медленно и грациозно шла спасать свой народ от происков мага. Лицо, запудренное рисовой мукой, на котором алели напомаженные губы, поражало красотой. Черные волосы, поднятые на висках, свободно ниспадали сзади до пояса.

— Кикунодзё, — выдохнули зрители. Зал разразился овациями.

Принцесса появилась на сцене и запела. Публика притихла. Сано знал, что Кикунодзё — замечательный оннагата, что ему нет равных в исполнении женских ролей. Однако поверить в то, что Таэму играет мужчина, было невозможно. Лицо, голос, движения — все принадлежало женщине. Даже кусок алой материи, прикрывавший выбритую макушку актера, не нарушал иллюзии. Принцесса начала соблазнять монаха. Сано физически ощущал, как поток сладострастия струится от Таэмы к Наруками. Кто устоит перед такой красотой?

После нескольких песен Наруками сдался. Принцесса перерезала магическую веревку, которая удерживала дождь. Музыканты изобразили звук падающей воды. Япония под овации, свист и топанье зрителей была спасена.

Сано оставался на месте до тех пор, пока большинство зрителей не покинули театр. Затем прошел на сцену, где Кикунодзё любезничал с группкой поклонниц.

Актер оказался крупнее, чем предполагал Сано. Должно быть, актер, игравший Наруками, надевал сандалии на платформе, чтобы стать выше принцессы. Вблизи открылись новые детали, указывающие на истинный пол Кикунодзё: грубоватые черты лица, кадык, который во время спектакля был незаметен из-за опущенного подбородка, костистые запястья.

Но это нисколько не волновало почитательниц. Напротив, мужская сексуальность под дамской прической и одеждой возбуждала их до безумия. Театралки краснели и хихикали, когда по очереди стыдливо подходили к актеру и одаривали: кто красиво обернутой коробочкой, кто робким комплиментом. Кикунодзё принимал подношения с легкой улыбкой, изящным поклоном и складывал на специально приготовленной для этой цели столик.