Линдси Фэй - Злые боги Нью-Йорка

Если вы захотите узнать, на что похожа храбрость, я не смогу придумать лучшей картины.

– Сейчас – правда, – прошептала она.

– Правда, – согласился я.

Мы посидели так немного. А потом Птичка с размаху бросилась рассказывать. Я падал в этот омут вместе с ней и сражался с ощущением падения за каждый дюйм.

– Лиам не переставая кашлял, – начала Птичка; ее взгляд не отрывался от рук, лежащих на коленях. – Много дней, и они послали за доктором Палсгрейвом. Он очень беспокоился. Рычал на всех, потом извинялся и раздавал карамельки, пока они не закончились, и поэтому мы поняли, что он беспокоится. Один раз остался с Лиамом на всю ночь, хотя откуда у него на это время, ему ведь приходится присматривать за множеством детей. За тысячами, наверное. И тогда мы все подумали, что Лиам может умереть.

– От пневмонии.

– Да. Это все было раньше, может, за две недели. Лиаму стало лучше, он снова стал румяным. Спасибо доктору Палсгрейву, хотя я думаю, доктор позабыл о Лиаме, как только вышел за порог. Но потом Лиам в один день вышел на улицу, и кашель вернулся. Просто ужасно звучало. На следующее утро его дверь заперли, и хозяйка сказала, ему нужен отдых, и чтобы мы не приставали к нему.

Птичка умолкла. Я не подталкивал ее. Только чуть подвинулся, коснувшись локтем ее плеча. Она закрыла глаза и сказала:

– В ту ночь.

– Двадцать первого августа.

– Да.

Я ждал.

– Я спустилась по лестнице, захотелось молока. Хозяйка никогда не возражала, если нам хотелось чего-то такого. Еще поесть. У нее денег хватает, и молоко всегда было хорошее. Другие говорили, в их прежних домах в испорченное молоко добавляли мел и воду, чтобы было незаметно. Я налила себе молока и выпила. Я была не… в общем, гостей не было, только у Софии, по-моему. И я пошла в зал, посмотреть в окно, на платья дам. Там стоял экипаж. Тот, в котором ездит человек в черном капюшоне. Я его узнала, и мне сразу стало очень холодно.

– Ты можешь сказать, на что он похож?

– Большой и темный. Четырехколесный, запряжен парой. На боку какая-то маленькая картинка, но я не смогла ее разглядеть как следует.

– И что ты сделала?

– Отскочила от окна. Думала, может, мне следует спрятаться в спальне, раз уж я видела, что происходит, когда… я никогда об этом никому не рассказывала. Что я мельком видела, как нас увозят. Завернутых в черную тряпку, но я не знала, что под ней. Я только била всякие вещи и ничего не говорила. Чашки, один раз лампу. Она никогда меня за это не порола, но смотрела таким холодным взглядом, а потом мне несколько дней приходилось меньше спать.

– А сколько ты там прожила, всего?

– Я не помню. Долго, полировала серебро. Она говорит, я там родилась. Не знаю, правда или нет. Хотя я начала работать, когда мне исполнилось восемь. Это я помню.

Мои кулаки сжались, но я придержал язык.

– Я уже пугалась, когда видела экипаж. Я не хотела, чтобы он пришел за мной. Но тогда я беспокоилась по другой причине, потому что… у Лиама была заперта дверь, понимаете, и что, если человек в черном капюшоне приехал за Лиамом? Я подумала, может, мне удастся его выпустить. Мне нравился Лиам, он знал птичьи голоса. Он говорил, раз меня так зовут, я тоже должна их знать. Но мы не успели дойти до сложных, он учил меня всего неделю.

Птичка начала плакать, но ее голос не изменился, только чуть подрагивал. Слезы беззвучно стекали по щекам.

– Замки в комнатах вскрыть несложно. Роберт меня научил, когда мне было семь. В общем, я принесла из спальни толстую шпильку и посмотрела, что в коридоре никого нет. Я вскрыла дверь, тихо-тихо. Думала, я выпущу Лиама. Он мог бы пойти в другой публичный дом или… я не знаю. Может, он бы поправился и стал моряком. Я так думала. Но это было глупо. Ужасно глупо. Я не посмотрела под дверь.

– А зачем туда смотреть?

– Потому что в комнате было совсем темно, – выдавила Птичка. – Если он там был и не спал, светильник бы горел. И когда я открыла дверь и забралась внутрь, я подошла на пару футов к его кровати и споткнулась о большую миску.

Мне не требовалось спрашивать о содержимом миски. Я видел, как дрожат ее веки. Крылышки перепуганного мотылька, который сражается с пламенем свечи.

– Ты зажгла лампу? – спросил я.