Джулия Бьянки - Демоны Микеланджело

Пока отец Джироламо повествовал о скорбном происшествии, скульптор обернул расшитую ленту вокруг собственной крепкой ладони, подошел к фра Пьетро и резко, без предупреждения, провел тканью по его щеке, задев шею. Доминиканец вскрикнул и схватился за лицо — на коже появилось несколько тонюсеньких царапинок:

— Какого пса… Тьфу!

— Микеле — ты в своем уме? — зарокотал отец Джироламо, бросаясь между ними. — Что ты творишь? У тебя осталось хоть что-то святое?

— Мой ум светел, как никогда, ваша святость, — учтиво поклонился синьор Буонарроти и вернул полоску ткани святому отцу.

Проповедник чуть заметно поморщился. Он избегал подчеркивать собственное положение городского правителя и запрещал это делать нижестоящим — будь то монахи, просители или служащие Синьории, однако не стал поправлять скульптора.

— Даже на грубой коже фра Пьетро остались царапины, если эту штуку использовали как удавку, шея и подбородок паренька должны быть сильно расцарапаны. Чтобы достаточно сильно затянуть ленту, ей придется измять. Однако на ткани, какой она попала в мои руки, нет следов от заломов.

— Какая разница, чем удавили мальчишку? — простодушно спросил фра Пьетро.

— Невозможно понять, кто есть преступник, если не установить с точностью, как именно происходило убийство, — объяснил бывшему пикинеру святой отец.

— Помните, чему нас научила матушка-аббатиса, фра Пьетро? Сумасшедшие живут в своем мире. Всю дорогу домой я пытался нарисовать этот мир. Кем мнит себя человек в позолоченном венке из виноградной лозы? Актером? Языческим богом Вакхом? Зачем ему перемазываться белилами? Бегать нагишом, не замечая холода? Что если он воображает себя прекрасной белоснежной статуей? Я попытался отворить двери в его мраморный мир, войти и оглядеться. Но кругом я нашел только холод, пустоту и одиночество изваяния на пьедестале. Универсум, в котором нет места живым. Тоска обрекает его бродить в поисках спутников в пути по этой мраморной пустоши. Когда он отнимает жизни несчастных, то всего лишь производит ритуал посвящения, приглашает их души в свой мир.

— Если дела обстоят так, синьор, этот парень действительно болезный на всю голову, — заметил фра Пьетро.

— Именно так. Настоящие сумасшедшие очень дорожат своими вещами и никогда не расстаются с ними. Они не меняют своих вкусов и образа действий. Если допустить, что молодых людей душит настоящий безумец, он всегда будет использовать одну удавку, всякий раз выбирать похожих юношей, и одинаково вести себя после убийства. Если он удавил несколько человек куском шелка, то не станет использовать что-то другое. Он всякий раз уносил удавку с собой и оставлял свою жертву там, где убил, значит, он не станет поступать иначе, — Микеланджело вспомнил восковое лицо Филиппе и тягостно вздохнув, добавил — Но кто-то другой мог изображать «нагого душителя» и убить ученика суконщика по своим собственным, вполне рациональным мотивам. Поэтому следует срочно выяснить, в каком состоянии была кожа удавленника.

— Полагаешь, я прибавлю тебе лишние сутки, если ученика суконщика убил кто-то иной? Нет, Микеле. Дополнительного времени не будет.

— Почему?

— Все, что ты выдумал, — всего лишь тема для рисунка — прекрасного или ужасного, как тебе угодно. Несмотря на весть твой цинизм, грубость и вот эту нестиранную робу, ты впечатлительный человек. Ты превращаешь в искусство все, к чему прикасаешься, даже убийство. Подобно безумцам предпочитаешь выдуманный мир реальности! Друг мой — очнись! Выгляни наружу!

Впечатляющим жестом он простер руки к окнам Синьории:

— За окном холодно и голодно, Микеле. Люди, даже предобрые в сердце своем, на деле злы и жестоки. Они гонят безумных от своего порога как сбесившихся собак. Никто не нальет перемазанному белилами убогому миску похлебки. Никто не впустит его под свой кров. Куда он исчезает с городских улиц в непогоду? Где он берет белила, которыми, как ты утверждаешь, натерто его тело? Ведь они немало стоят — деньги зло, не из десницы Господа они возникли, но прожить без них во Флоренции невозможно. Безумец, которого ты выдумал, мог бы существовать в богадельне, поддерживаемый заботами лекарей, благодетелей и братьи из ближайшего монастыря. Но в нормальном, жестоком мире ему не продержаться даже одного дня. Его с криками и хохотом вытащат на площадь, чтобы закидать камнями, или забьют насмерть еще раньше. Таковы наши добрые сограждане, я хорошо изучил их повадки… — святой отец устало посмотрел в окно. — Господень Град не скоро вознесется на месте Флоренции, здесь еще много работы, очень много…