Игорь Середенко - Иконописец

— Это моя забота, — ответил Руперт. — Как этого заключенного зовут?

— Архипов его фамилия. Олег Архипов, — ответил Панин. — Вряд ли вам эта встреча поможет. Дело старое. Он может не помнить.

— Но попытаться следует. Иного пока не вижу. Спасибо вам за помощь.

— Рад был помочь, заодно, поупражнялся в английском языке. Жене расскажу.

Вечером того же дня, Руперт позвонил Цареву. Была у него надежда, что тот сможет ему помочь встретиться с заключенным. И он не ошибся.

— Вы получили бандероль с полотнами? — спросил Руперт.

— Да, они у меня.

— Я надеюсь, что теперь ваши люди не будут меня преследовать. Вы ведь получили то, что хотели, — сказал Руперт.

— А вы? Вы удовлетворены ходом вашего расследования? — спросил Царев.

— Я хотел с вами об этом поговорить. Скажите, вы интересовались жизнью Германа Кухта?

— Меня интересовали его работы.

— А вам известно, что у него был дневник? — спросил Руперт.

В трубке повисла тишина. Спустя время Царев ответил.

— А что вам об этом известно?

— Думаю, что не более вашего. Вы ведь наверняка искали его, но не нашли.

— У вас есть предположения, где бы он мог быть? — спросил Царев.

— Пока нет, но дело не завершено, и я буду искать. Для этого мне понадобиться кое-какая ваша помощь.

— В таком случае, — сказал уверенным голосом Царев, — я готов нанять вас. Если вы найдете дневник Германа или хотя бы нападете на его след, то я вам хорошо заплачу. В обиде не будете. Слово мое вы знаете.

— Я уже говорил, что работы Германа меня не интересуют, если я найду дневник, то он ваш. Мне нужно только узнать его содержание.

— Договорились, — ответил Царев. — Что вы хотели?

— Мне нужно встретиться с одним из заключенных в тюрьме.

— Как его имя?

— Я скажу это только после встречи.

— Хорошо, я поговорю с директором тюрьмы. Что-то еще? — спросил Царев.

— У меня к вам несложный вопрос. Скажите, что вам сниться в последнее время? Только прошу не обижаться. Это тоже имеет отношение к расследованию.

— Ничего странного. Обычные сны, — ответил Царев. — А что?

— Говорят, что картины могут воздействовать на их хозяина.

Последнюю фразу Руперт сказал, потому что вспомнил свои сны. После которых у него сложилось впечатление, что он напрямую имеет отношение ко всем событиям, которые возникали с ним.

— Я о таком не слышал. Это бабские забобоны. Я лишь коллекционер, и эти иконы меня интересуют постольку поскольку, — ответил Царев. — Я надеюсь, что наш договор в силе, и вы сдержите обещание.

— А вы людей своих уберете?

— Они получат другое задание — будут охранять вас.

Заручившись поддержкой директора тюрьмы, Руперт Коу мог теперь навещать любого заключенного и бывать хоть в каждой камере — столь велика была сила и могущество Царева.

Проходя мимо мрачных дверей камер, Руперт был поражен нечеловеческими условиями, в которых содержались люди. Он понимал, что эти заключенные в своей жизни сделали преступления перед государством и людьми, и поэтому отбывали свой срок в ограниченных условиях. Но он не мог понять — почему государство так издевалось над заключенными, ведь они тоже люди. В одной камере со зловонным запахом (небольшая яма, служившая туалетом, был расположен в углу камеры), где должны были находиться не более восьми человек, в действительности было около сорока людей. По ним ползали тараканы, вши, клопы. Про болезни и говорить страшно. Многие умирали или были заражены туберкулезом. Больные содержались вместе со здоровыми в одной камере. Это был верх дизентерии и самое дно нечеловеческих условий. Людям приходилось меняться: одни спали по три часа, другие сидели, третьи стояли, а ходить не было возможности. Кормили очень плохо. Жидкий суп и вчерашняя каша, хлеб местами был испорчен. У многих заключенных была видна бледная кожа с язвами и прыщами. Из-под этой кожи виднелись кости. Мышцы у многих были на стадии атрофирования — из-за недостатка движений и пищи. Что же это было за государство, какие в нем правили законы, чтобы к людям, пусть даже оступившимся, была применена полная изоляция и абсолютное равнодушие, словно на них уже поставил кто-то вечное клеймо проклятия. Ясно было, что эти люди были не нужны обществу, и оно от них отвернулось, списало. Руперту на мгновение показалось, что уж лучше этих заключенных расстреляли, чем заставляли так низко влачить свой век.

Конечно же, такие люди возвращались на свободу после отбывания срока больными и ненавидящими все вокруг. Люди, живущие мирно, для них могли казаться монстрами, которым повезло больше в жизни, которые отвернулись от них и которым их судьба абсолютно безразлична. Бывшие заключенные после таких бесчеловечных условий пребывания в тюрьме, а может в аду, уже никогда не захотят вернуть мирный, добродетельный и разумный образ жизни. Они лишь могут озлобиться еще больше, встретив на воле сопротивление их усилиям, может, последним, на мирную жизнь. В их паспорте отмечено клеймо вора, преступника, и они вряд ли найдут работу, чтобы начать новую обдуманную жизнь. Их люди будут бояться, и презирать лишь за одно упоминание — бывший заключенный. И поставило это клеймо то самое государство, тем самым отрезав им ход назад — в лучшую жизнь. Они стали изгоями, и лишь найдя себе похожих неудачников и отчужденных, они могут призадуматься над тем, что же им теперь делать: быть вне общества до конца своих дней, так и не прощенных, или вновь вернуться в то общество, с которым они только что расстались, когда покинули пределы своего заточения, где находились, словно в аду, но чувствовали себя в привычных условиях. Ведь человек может ко всему адаптироваться и, если жизнь на воле для него закрыта или там его не ждут, то и ад становиться нормой жизни.