Игорь Середенко - Иконописец

— Что тут понять, — пояснил заключенный. — Моя мать родила меня в тюрьме.

— Как? Здесь? — глаза Руперта потухли, он потупился и сел.

Переводчик оделся, а Архипов что-то сказал переводчику. Руперт вышел из оцепенения и унынья, к которому его привело исследование татуировок на теле переводчика, и которое, хоть и коротко, но ясно дало представление о тяжелой и неудавшейся жизни этого молодого человека. Переводчик искренне улыбался, высветив десяток желтых зубов — все, что осталось от тридцати двух зубов, данных каждому от рождения. Здоровье парня было подорвано тяжелой и беспутной жизнью, ведь ему и двадцати лет еще не исполнилось.

— Вы хотели что-то сказать? — спросил Руперт у Архипова, глядя на его пробужденное лицо. Он словно оживился, в глазах появился огонек.

— Я скажу, если вы дадите ему сотню — за работу, а мне три сотни — за сведения о Германе, — сказал Архипов.

Руперт встрепенулся, он не ожидал такого вымогательства. Сперва, он хотел отказать, но потом у него появилось сомнение: а что, если ему что-то известно.

— Вы хотите получить деньги за то, что я увидел? — спросил Руперт. — Это невелика информация. — Он хотел не обижать заключенных, которые добровольно согласились ему помочь, и дать им денег, но меньшую сумму.

— Вы правы, — сказал Архипов, а его приятель перевел слова. — Но у меня есть то, зачем вы пришли.

— Это татуировки?

— Да, — коротко ответил Архипов.

— Я уже видел их с лихвой на вашем приятеле, — сказал, не возмущенно, Руперт. — У любого мастера по татуировкам, я могу узнать и увидеть больше информации за гораздо меньшую цену.

— Вы полагаете, что те татуировки сделал Герман?

— Не понял, — удивленно сказал Руперт и уставился на Архипова с недоумением. — А разве нет?

— Конечно, нет. Стал бы я вам показывать его работу, если ли бы вы не заплатили?

Руперт задумался. Слова Архипова заинтересовали его. Он вынул четыреста долларов из бумажника, и протянул их Архипову. Тот тут же спрятал их под одеждой. Видимо, доллары куда более красноречивы и воздействуют на людей без всяких переводчиков и разъяснений. Архипов был этим удовлетворен, переводчик, судя по его беззубой улыбке, тоже. Архипов встал и снял рубашку. Руперт начал пристально всматриваться в разнообразные рисунки на его груди и животе.

— Это все сделал не Герман, — пояснил он.

Руперт выпрямился.

— Где же его татуировка? — спросил Руперт, глядя в глаза Архипова.

— Его рука изобразила рисунок на спине. Так я захотел, — пояснил Архипов. Он развернулся.

Руперту предстало изображение ангела, сияющего на правой лопатке Архипова. Рисунок и впрямь отличался от остальных качеством работы настоящего художника. Это была работа мастера. «Как жаль, что такой талантливый человек так плохо кончил, — подумал Руперт. — Ведь он мог творить настоящие шедевры искусства, а вместо этого гниет на каком-нибудь кладбище вблизи тюрьмы».

— Да, вы верно говорили, — согласился Руперт, глядя в лицо Архипова, — это рука Германа. А почему лишь эта тату изображена на вашей спине?

— Вы хотите сказать, почему я не продолжил заполнять спину татуировками?

— Да, почему остановился, ведь есть еще место, — сказал Руперт.

— Я так решил, — ответил Архипов. — Жаль, что я понял это поздно. Я не мог позволить, чтобы еще кто-то рисовал на моей спине, рядом с этим творением.

— Я не спорю на счет творения, но все же, почему? — не унимался Руперт.

— Вот за это, как раз, я и взял с вас оплату, — пояснил Архипов. — Не за рисунок, а за мой рассказ.

— Я внимательно слушаю и, надеюсь, ваш рассказ стоит трех сотен, — сказал Руперт.

— Я не знаю, поверите ли вы, но все, что я вам расскажу — чистая правда. — Когда-то давно, в годы моей молодости, я подружился с ребятами из моего двора. Это была не просто дружба, мы были как братья — в горе, и в радости. Мы готовы были прийти на помощь другу. Знали мы друг друга очень хорошо, порой лучше, чем знали о нас наши родители. Денег не было, наши родители не смогли нам ничего дать — ни достойной работы, ни денег, ни образования. Государству мы тоже не были нужны, лишь наша дружба была неразлучна. Нищета и обездоленность скрепила нашу дружбу. Нас было четверо. Было нам тогда около семнадцати лет. Не получив достойного образования и пребывая в шкуре отбросов общества, мы решили сами исправить нашу судьбу. Раз деньги не идут к нам, то их нужно взять у тех, у кого их слишком много. На совещании мы решили, что живем в такой беспросветной нищете из-за тех, кто управляет нами, из-за которых нищенскую и убогую жизнь ведут наши родители. Они смирились с ролью раба. Но мы были молоды, и наши рвения оторваться от цепей рабства и нищеты были для нас движущей силой. Мы не хотели безвольной участи рабов наших родителей, когда оплата простого преподавателя стоила меньше дворника или охранника, когда труд ученого или инженера сравнивался с работой официанта. Нет! Мы такого не хотели для себя.