Ричард Зимлер - Последний каббалист Лиссабона

Мы молимся, чтобы костры инквизиции, добравшись из Кастилии в Португалию, миновали их долину. Боюсь, что теперь это лишь вопрос нескольких месяцев. В этом мире нам отпущено слишком мало спокойного времени.

Иуда. Когда мне удалось, наконец, отобрать у матери его штаны и рубашку, я похоронил их на Миндальной ферме рядом с могилой дяди. Мы прочитали кадиш , чтобы помочь его душе свободно покинуть мир сущий.

С момента его исчезновения прошло двадцать четыре года, и он так и остался горьким воспоминанием. Всего три года назад мне показалось, что я узнал его опаловые глаза у человека в одеждах португальского купца. Он отдыхал на солнышке в саду у юго-восточного минарета мечети Хагии Софии. Мое сердце грохнуло подобно пушечному выстрелу. Голова пошла кругом. Я подумал: «Это все ошибка. Он жив, его воспитали старые христиане. И он расскажет мне, где он пропадал все это время». Я подошел к нему и сказал

— Это ты, Иуда? — На его лице отразилось замешательство, и я взял его за руку. — Ты не узнаешь меня? Я Берекия. Твой брат!

Он похлопал меня по спине, будто старого пьяницу.

— Лучше ступай домой к своей жене, пока она не начала искать тебя, — посоветовал он со смехом.

Вот во что обращается горе в руках нынешней молодежи.

От Самира, отца Фарида, вестей не было.

Я помню, как рабби Верга говорил мне, стоя у нас во дворике, что мы должны помнить умерших и то, как они расстались с жизнью. Его слова вызывают у меня улыбку: есть ли на земле хоть кто-то, способный такое забыть?

Выходит, что Самсон Тижолу, вычеркнувший все имена Бога в Ветхом Завете, был прав, говоря, что нельзя больше говорить о евреях в Португалии в будущем времени. Будь дядя жив, смог бы он что-нибудь сделать с этим? Великие каббалисты обладают определенной силой, и, возможно, если бы он сосредоточился…

Или это все ложь? Огромная часть моей веры утекла вместе с кровью моего наставника.

Рана, жена Самсона и моя давняя подруга, все еще живет на своей ферме близ Лиссабона. Мигель, ее сын, стал учеником серебряных дел мастера. Как мне рассказывали, глубокой ночью, за закрытыми ставнями он мастерит указки для Торы и другие священные предметы.

Наша соседка сеньора Файам умерла в 1512 году. Гемила вместе с семьей живет в своем старом доме и тайно исповедует иудаизм. Их пес Белу умер, разумеется, так и не найдя кость своей утраченной лапы. Некоторые части нашей сущности не подлежат восстановлению. Хотя это не мешает нам искать их. Я часто думаю о лимонном дереве, растущем над рукой сеньоры Розамонты. Как замечательно было бы вновь получить у нее из рук немного фруктов.

Как там растет дядин миндаль? Его смерть все еще ранит мою душу ранним утром, когда на траву выпадает роса и разум не в состоянии противиться воспоминаниям. Не так давно я осознал, что похож на дерево, с которого ножом шохета срезали главные ветви. Из рубцов мне удалось выпустить новые ветви. Мне даже удалось расцвести. Много раз. Но дерево все равно не будет таким, как прежде. Насколько стройнее я мог бы вырасти, будь он…

Сорок четыре года пролетели мимо. Я пожилой человек, у меня растут дети. Но все равно мне так хотелось бы снова увидеть свое отражение в изумрудных глазах моего дяди, почувствовать успокаивающее прикосновение крыла его белого халата. Поцеловать его в губы. Но этого никогда не будет. Даже если я целый год ночи напролет буду петь Зохар.

Мурса Беньямин не сдалась после того, как ей было отказано в браке по закону Левирата. Она вышла замуж за богатого нового христианина, владеющего бочарней в Порто — хорошего человека, как она мне написала, — и работает переводчиком для купцов в Сан Хуан да Фос.

Мануэль Мончике, чья жена Тереза погибла рядом с дядей, эмигрировал в Амстердам и стал там одним из управляющих банка. Я слышал, что он проявил недюжинный интерес к морским путешествиям и даже плавал в Бразилию, где сделал замечательные наброски местных бабочек. За меч он больше не берется.

Так что, возможно, человек все же может найти дом в чужой стране. Перед отъездом мама была столь любезна, что сшила новую абу Аттару, человеку, одолжившему мне свою одежду, когда я бежал по Мавританскому кварталу тем злосчастным воскресеньем гибели евреев. Он встретил меня крепкими объятиями. Прежде, чем покинуть его дом, я съел целого цыпленка, фаршированного черносливом и лимоном. Мы соединили руки в молчаливой молитве, затем вместе прочли несколько сур Корана.

Исаак ибн Фаррадж, аскет, спасший голову своего друга от костра Россио, окончил дни в Валоне, став преуспевающим писцом. Я случайно встретился с ним на Родосе, когда его завоевали турки, и он выглядел так, словно не брал в рот ни крошки с тех самых пор, как уехал из Лиссабона. Кожа да кости. Борода, словно белый лишайник. Оказалось, он кое-что выяснил о фруктах, которые привозят из Нового Света, поскольку беспрестанно повторял: