Ричард Зимлер - Последний каббалист Лиссабона

В мире, опустевшем со смертью Диего, я спал дни напролет. За закрытыми дверями и занавешенными окнами спальни, окруженный удушающим запахом собственного пота. Я встал с постели лишь когда видение Жоанны, дочери графа, легчайшей шелковой вуалью коснулось моего лица. Ее глаза сияли, словно драгоценные жемчужины, она шептала мне что-то на языке, находящемся за пределами понимания. Погруженные в темноту ночи, мои ноги несли меня вдоль древних стен Лиссабона, пока направление не стало очевидным. Я обнаружил, что стою под тем, что считал ее окном во дворце Эстош.

Маленький гномик со встрепанными волосами открыл на мой крик ставни.

— Я тебя кастрирую, если ты не прекратишь свои завывания! — крикнул он.

— Я ищу дону Жоанну, дочь графа Альмирского, — объяснил я.

— Не здесь! — нахмурился он, с грохотом захлопывая ставни.

Спертая вонь навозных куч преследовала меня всю дорогу домой. Тоскливая пустота охватила меня, когда я вновь оказался в постели, ища убежища. Потянулись дни, полные болезненных колебаний, приглушенного света и темноты, пока сквозь стены до меня не донесся голос Жоанны, словно венчая мои молитвы. Когда она вошла в мою комнату, на ней было черное платье. Я лежал, спрятавшись под одеялами.

— Я не могу остаться надолго, — сказала она. Ее глаза были прозрачными, словно она в любой момент могла расплакаться. — Ты болел? — спросила она дрожащим голосом.

— Да, — сказал я, приподнимаясь. — Наверное. Где ты была? Я искал тебя.

— Здесь, в Лиссабоне, но до сих пор я не решалась выходить.

— Я никогда еще не желал женщины так, как хочу сейчас тебя, — признался я. — Словно ты одна можешь исцелить меня… или спасти.

Она села на край кровати и прикоснулась своей хрупкой изуродованной ручкой к моим губам. Я был готов молить ее остаться со мной навсегда, но она помотала головой, прося не нарушать повисшей меж нами тишины.

Она принялась расшнуровывать свое платье. Я уже был раздет. Как только она легла рядом со мной и распахнула объятия, я зарылся в нее.

Окруженный ее теплом, защищенный податливостью ее тела, охваченный напряжением сродни опутавшей тело веревке, я кричал из самого нутра так громко, что, казалось, собственный голос порвет мне внутренности. Жоанна прошептала мне:

— Я не могу остаться. Я обручена с другим. Не жди меня. Я уезжаю из Лиссабона завтра. Прости меня и забудь. — Бальзам ее прикосновений пролился мне на лицо, и она повторила: — Не жди меня. Не таи свою любовь от другой…

В моих руках осталось ее жемчужное ожерелье. Когда любимые уходят навсегда, все, что остается нам, это сияние их глаз, запечатленное в их украшениях. Помимо памяти это единственный сувенир, который мы можем сохранить.

Безумие: если оно не поглотит вас целиком, то в один прекрасный день его челюсти ослабят хватку на вашей шее. Но все равно что-то — или кто-то — должен помочь вам вырваться на свободу.

Когда я вышел в утро, пустое без Жоанны, Фарид по моим глазам понял, что произошло. Он потащил меня в Трактир Девственниц. Я жил там несколько месяцев, окруженный теплом лиссабонских искусительниц, не дожидаясь больше, врываясь и проталкиваясь в их жизни, чтобы вернуть собственную. Фарид платил, хотя я не знаю, откуда он брал деньги. Возможно, он продавал сапфиры и изумруды доны Менезеш: их осталось всего три, когда мы, наконец, распрощались с Маленьким Еврейским кварталом.

Чудо, конечно, что меня не поглотила ни одна из болезней, присущих публичному дому. Возможно, сердце, страдающее от любви, узнает эти недуги.

Когда я не развлекался с очередной шлюхой и не пил вино, я гулял. Однажды меня занесло к самым янтарным холмам над Мафрой. Бредя по грязной неровной дороге, я останавливался, вслух называя каждую из пяти частей Торы: Бытие перед храмом Авраамовой горы возле Белаша; Исход под мостом упавшей сосны позади Монтевалара; Левит над романской мозаикой в Одриньясе; Числа, пока балансировал на ветке рожкового дерева перед Вестготской церковью в Игрежа Нова; и Второзаконие над медовыми сотами, которые мне дала христианская девочка прямо за воротами Линью. Ритм шагов, как выяснилось, хорош для молитвы. Так же, как и сон.

Ночью меня приветствовали звезды, не отталкивая и не осуждая. Дятлы, стрелами носящиеся от дерева к дереву, будили меня по утрам. Целых две недели я был в безопасности за пределами Лиссабона.

Постепенно энергия сродни утомительному ожиданию молитвы начала терзать меня, и я обнаружил, что могу весь день работать в лавке. Синфа оберегала меня с неистовой преданностью. Она даже спала вместе со мной, глядя на меня без всякого осуждения, когда я в предрассветный час отправлялся в Трактир к очередной женщине.