Татьяна Романова - В погоне за «Босфором»

– Садитесь, пожалуйста, – предложила им хозяйка дома, – я сегодня поменяла планы: петь мы не будем, а станем декламировать. Я выбрала «Сида». Девочки, вы не хотите поучаствовать?

Надин, в отличие от сестры, совершенно равнодушная и к поэзии, и к драме, читала лишь французские романы, но признаваться в этом не хотелось, и она скромно заметила:

– Мы не обладаем вашими талантами, зато будем самыми восторженными слушателями.

Отвечая хозяйке, она ловко посадила сестру рядом с графиней Воронцовой, а сама подошла к заранее намеченному месту. Шереметев пододвинул ей стул и сел рядом. Он смущенно поглядел на нее, но ничего не сказал. Приходилось действовать самой.

Интересно, что ему нравится? Поглядывая на графа из-под ресниц, Надин пыталась нащупать нужную тему. По крайней мере, он сам начал разговор про кавалергардов, и она закинула удочку:

– Значит, вы служили под началом моего зятя?

Ее собеседник радостно ухватился за представившуюся возможность и тут же принялся рассказывать о службе. Надин кивала, с явным интересом вставляла реплики, а сама исподтишка рассматривала Шереметева. Пожалуй, его даже можно считать красивым: темноволосый, с большими черными глазами и соболиными бровями, он был не очень высок, но строен и ладен. На взгляд Надин, его лишь портил по-женски пухлый рот бантиком.

«Надо бы ему усы отпустить, – определила она, – лучше будет».

Мысль об усах напомнила ей о неприятной встрече. Настроение сразу же испортилось. Надо же было ей попасться на глаза Ордынцеву!.. Отогнав противные воспоминания, Надин вдруг осознала, что сосед задал ей какой-то вопрос, а что ответить, она не знает. На ее счастье, общее внимание отвлекла на себя появившаяся в дверях пара. Эффектный шатен, лет сорока или немного старше, сопровождал ослепительную брюнетку в лимонно-желтом шелковом платье. Точеные плечи дамы спорили белизной с кружевным воротником, а сверкавшее на ее груди бриллиантовое колье перекликалось блеском с искрами в глубине ее черных глаз. Надин с изумлением узнала в гостье томную спутницу князя Ордынцева.

– Бетси, а вот и ваш муж прибыл, значит, мы можем начинать наш маленький спектакль, – обратилась хозяйка дома к Воронцовой.

Та равнодушно ответила:

– В чем-чем, а в артистизме Мишелю равных нет.

Огромные кровавые рубины в ее ожерелье сверкнули, поймав огоньки свечей, и Надин вдруг показалось, что графиня специально повела плечами, чтобы привлечь внимание к своим баснословно дорогим украшениям.

«Похоже, что Воронцова ревнует, – осенило ее, – муж пришел с другой, да к тому же красоткой. Сама Елизавета Ксаверьевна миловидна, но до новой гостьи ей явно далеко».

Княгиня Зизи представила гостям генерал-губернатора Новороссии и Бессарабии, а потом назвала имя его спутницы. Красавица оказалась княгиней Нарышкиной. Самым интересным было то, что жена и спутница Воронцова сильно смахивали друг на друга. Это открытие так заинтриговало Надин, что она тихонько поинтересовалась у Шереметева:

– А как звали княгиню Нарышкину до замужества?

– Ольга Потоцкая, – пояснил тот, – она – полька, так же, как и Елизавета Ксаверьевна, та ведь до замужества была графиней Браницкой.

– Польки очень красивы, – заметила Надин, опуская ресницы.

Она так старательно прикидывалась овечкой, что уже с непривычки утомилась. Если бы не ее великая цель, разве стала бы она так мучиться?! Но ее старания не пропали даром:

– Русские девушки гораздо красивее всех остальных! – пылко воскликнул ее молодой кавалер, и Надин сквозь ресницы поймала его восторженный взгляд.

Ну надо же, и часа не прошло, как жертва пала к ее ногам! Надин развеселилась и, махнув рукой на свой романтический образ, весело заметила:

– Благодарю вас от имени русских девушек.

Теперь, уже не жеманясь, она просто, по-дружески спросила:

– А вы не будете участвовать в чтении пьесы?

– Я пока не решаюсь, хотя обожаю театр, – серьезно ответил Шереметев, и тихо, почти шепотом спросил: – Вы знаете, что моя мама была крепостной актрисой?

– Да, – просто ответила Надин. – Вы ее совсем не помните?

– Совсем, – тихо вздохнул граф, – только по портретам и представляю. У нее был удивительный голос, иногда мне кажется, что я слышу его во сне, а может, это ангелы поют.

– И я отца почти не помню, он погиб, когда мне было всего четыре года.

– А мой умер, когда мне было шесть, – отозвался Шереметев, – меня всегда окружали воспитатели и опекуны, а вот родных рядом не было…