Владимир Романовский - Средневековый детектив

Гул восхищения прошел по толпе. Новгородцы удивлялись небывалой смелости Валко. Его просили петь еще, но тут у помоста возник Ляшко и сказал гусляру, что князь ждет его в детинце, ибо княгиня, ожидающая наследника, изъявила желание послушать пение Валко, поскольку много о нем слышала, а ходить ей нынче трудно. Не откажет ли Валко? В знак своего расположения князь посылает Валко награду, которую просит принять вне зависимости от того, согласится Валко петь в детинце или нет. Ляшко вытащил из сумы и протянул Валко кошель, туго набитый монетами. Валко взял кошель, взвесил его на ладони, сунул в свою суму, и кивнул. Поднявшись, он обратился к новгородцам, —

– Слушайте меня, люди добрые. Песнь-былина, которую вы только что слышали, написана была в тяжелые для Новгорода времена, когда правил городом вашим великим и славным проходимец и предатель. Но времена те благополучно кончились. И я рад видеть сегодня, здесь, радостные лица, добрые улыбки, и я, новгородцы, люблю вас – вы самые лучшие мои слушатели во всех землях славянских.

Толпа одобрительно загудела. Валко сошел с помоста, и вместе с Ляшко направились они к детинцу.

Детин проводил их глазами. А что, подумал он. Петь я всегда любил. На гуслях играть не умею, но, наверное, научиться этому ремеслу не так уж сложно. И буду себе ходить по городам и весям, и петь былины. И меня будут любить и платить деньги, или кормить.

Меж тем наступил вечер.

Продвигаясь медленно по улице, Детин размышлял, где бы можно познакомиться с гуслярами. Миновав, и даже не заметив, Улицу Толстых Прях, Детин обнаружил, что стоит перед каким-то крогом, а из крога доносится пение и гусельный перебор. А ведь правда, подумал он. Гусляры – в крогах поют. И в крогах есть еда.

Он шагнул в палисадник и толкнул дверь крога. В кроге было светло, тепло, и чисто. Посетители выглядели кто зажиточно, а кто и вовсе богато. Наличествовала болярская молодежь.

– Смотри, кто к нам припорхал, – весело сказала какая-то девушка.

– Прямо пророк какой-то! – согласились с нею. – О, бляки как прошныривают. Надо дать ему заглотить, вдруг что интересное срыбит.

– Эй, пророк, иди к нам!

Две женщины, из этой же компании, но постарше остальных, одновременно повернули головы к Детину. Одна из них сразу поднялась на ноги и посмотрела на Детина широко открытыми глазами. Детин помнил, что знает эту женщину. Он только забыл, как ее зовут. Женщина выбралась из-за стола и пошла к нему. Подошла близко. Оглядела.

– Эй, подружка! – крикнула Белянка. – Не подходи к нему близко, у него блохи! Ты что!

Но женщина взяла Детина за рукав и повела его к выходу. Он решил, что его выставляют, и посмотрел с тоской на гусляров. Он ведь хотел к ним обратиться. Чтобы его научили играть на гуслях.

На улице женщина посмотрела по сторонам и вдруг порывисто обняла Детина. Он стоял перед ней не двигаясь, руки безвольно висели по бокам. Женщина прервала объятия и, взяв его за грязную руку, повела куда-то. Куда? Он не знал.

Белянка выскочила за ними из крога.

– Эй!

Но женщина, не оборачиваясь, только махнула ей рукой.

Идти пришлось несколько кварталов, а Детин вдруг почувствовал себя очень усталым и выразил желание прилечь на траву у края улицы. Но женщина не позволила ему этого сделать. Вскоре они вошли в какой-то палисадник, женщина постучалась в дверь весьма добротного дома, ей открыли.

– Груздь, – сказала женщина повару. – Срочно готовь полный обед, а до того скажи служанке, чтобы немедленно топила баню.

Детина отвели в столовую и усадили на ховлебенк. На него долго молча смотрели, а он слегка стеснялся. Баня поспела раньше обеда, и его отвели в баню. Женщина сама раздела его, сокрушаясь, рассматривая ссадины, синяки, сыпь, прыщи – все, что сопутствует путешествиям в полубезумном состоянии. Детин не сопротивлялся, но и не пожелал отмыть себя сам. Женщина поливала его теплой водой, терла тряпками, снова поливала, выводила в предбанник, вытирала, заводила в парную, раздевшись до гола. Детин повиновался ей, не проявляя никаких эмоций. Затем женщина оделась, выбежала куда-то, привела повара по имени Груздь, и он подрезал Детину помытую бороду.

Затем его облачили в чистую рубаху и снова отвели в столовую. Там его ждал обильный обед, и Детин слегка оживился. В какой-то момент нужно было остановиться, но он не смог, и вскоре ему стало нехорошо. Затем его еще помыли и повели в спальню. Чистое белье, мягкая перина. Слегка недоумевающий Детин лег на перину, повернулся на бок, и уснул.