Эндрю Олвик - Следы апостолов

Едва дождавшись обеденного перерыва, Алька позвонила журналистке Кате. Та долго не брала трубку.

«Не случилось бы с ней чего», — думала Алька, кусая от волнения губы. Она уже знала о покушении на Франца Куцего со слов одной из сотрудниц отдела. История подробно обсуждалась в курилке.

Наконец в трубке послышался бодрый голос журналистки.

— Привет! — обрадовалась Алька. — Что там с моей просьбой?

— Все готово, — ответила Катя. — Можем встретиться после работы, часиков в шесть.

— Отлично!

После шести ей надо было идти к Григорию, с которым она договорилась накануне. Искусство требовало жертв. Он должен был позировать ей для портрета. «Ничего, — подумала она, — подождет». Честно говоря, Алька уже жалела, что вызвалась писать этот портрет. Ей было жаль времени и себя, тем более теперь, когда все ее мысли были поглощены Вадимом и этой загадочной историей с убийством, которую она рассматривала как увлекательное приключение, достойное ее непосредственного участия.

— Вот, — сказала Катя, когда они встретились несколько часов спустя все на той же скамейке, протягивая Альке четыре сложенных пополам листа, покрытых мелким бисером букв, — тут все.

— Спасибо! — выпалила Алька, разворачивая листы. — А у Островского все то же? — тут же спросила она, кинув на журналистку тревожный взгляд.

— Не совсем, — ответила та с улыбкой. — В этот раз я записала все подробно, не упустив ничего.

— Будем считать, что мы друг друга поняли, — сказал Островский, похлопав Григория по плечу. — Теперь к Францу, — решил он, глянув на часы. — Если тот в сознании, постараюсь убедить врача разрешить задать ему пару вопросов. Без его показаний слишком много неясностей.

— Считай, как хочешь, — откликнулся Гриша, довольный, что на этот раз разговор окончен в его пользу.

— Вечером еще раз заскочу к тебе. Часиков в восемь, а?

— Это зачем? — насторожился, расслабившийся было Григорий. — Мы же вроде обо всем уже поговорили.

— Нет, Гриша, — покачал головой Островский, — мы только начали разговор, а когда мы его закончим, решать буду я.

— Как хочешь, но сегодня вечером я не могу, — заупрямился собеседник.

— Это почему?

— По кочану, — огрызнулся Григорий. — Встреча у меня. Важная.

— А когда освободишься? — настаивал Вадим, мысленно пытавшийся определить причину резкой перемены настроения собеседника.

— Алевтина придет писать портрет. Мы еще раньше договорились. У нее практика скоро закончится, так что надо торопиться. Я вчера специально в Минск ездил, чтобы купить все необходимое. С ног сбился, пока все достал. Пришлось весь город облазить. У нее губа не дура.

«Так вот оно в чем дело, — подумал Вадим, едва сдержав улыбку. — А я-то уже версии строил…»

— Вон, какой список мне написала, — он достал из заднего кармана штанов листок и протянул его Островскому. — За такие деньги Пикассо можно было купить, подлинник, — пошутил он.

В мыслях Вадим был уже в больнице и потому, бросив рассеянный взгляд на бумажку в руке Григория, собирался уходить, как вдруг ему показалось, что где-то он уже видел похожий листок, только при других обстоятельствах.

— Дай-ка, — потребовал он.

Григорий протянул ему список.

— Так вот кто наш добрый самаритянин, — пробормотал Вадим, спрятав бумажку во внутренний карман пиджака на глазах у удивленного Григория. Ну, Алька-пулеметчица… Ничего не сказала ведь. Он вспомнил, как она подробно выспрашивала его об обстоятельствах дела Юркевского. Тоже мне мисс Марпл. Сказала бы сразу, так, может быть, и Франц бы сейчас был здоров, а не валялся в реанимации с проломленной головой. Детский сад…

Приехав в больницу, Островский покурил перед входом и, не заходя в палату, сразу прошел в кабинет главврача.

— Состояние стабильное, — сообщил тот. — Сейчас он в реанимации и разговаривать сможет едва ли, а вот дня через три — вполне, если, конечно, не будет осложнений. Травма все же тяжелая, черепно-мозговая. Мы вообще думали отправить его в Минск, так как наши условия, увы, не идеальные, но побоялись, так как больной явно нетранспортабелен.

— Скажите, доктор, — спросил Вадим, внимательно выслушав пояснения врача. — А это никак не отразится на его памяти?

Тот снисходительно улыбнулся.

— Видите ли, мозг — дело тонкое. Никогда нельзя быть пол-ностью уверенным, что все произойдет именно так, как мы предполагаем. Динамика следующих двух-трех суток покажет, на что мы можем рассчитывать. Вот так. А что касается памяти, то не возьмусь давать вам какие-то прогнозы. Мужик он крепкий, будем надеяться на лучшее.