Татьяна Сахарова: Добрая фея с острыми зубками

— Почему эта женщина назвала вас Алиной? — попытался уточнить по дороге народный депутат.

— Это не имеет значения. Вы, главное, ничему не удивляйтесь и просто мне поддакивайте.

Катюша, ведавшая местным архивом, без труда припомнила ушлую журналистку Алину Пущину. И тоже поинтересовалась моими успехами. Я уверила медсестру, что поиски почти завершены, и попросила показать нам регистрационные журналы за декабрь семидесятого года и за лето восьмидесятого. Убедившись в том, что ее помощь не понадобится, девушка удалилась, оставив нас с депутатом вдвоем.

Начать я решила с Верещагина. Открыв амбарную книжицу на четырнадцатом декабря, я ткнула пальцем в фамилию Киселева.

— Вот, смотрите.

Верещагин внимательно прочитал запись.

— И что это доказывает?

— То, что дата рождения сына убитой женщины практически совпадает с вашей.

— Ну и что?

— Она могла поменять вас местами сразу после рождения.

— Возможно, но только в том случае, если моя мама тоже рожала здесь. — Он перевернул страницу и нехотя пробежал глазами по записям. — Черт! — Его физиономия резко побледнела.

— Что там?

— Кажется, нашел. — Верещагин указал на самую последнюю строчку.

— Чащина Майя Ивановна, — прочитала я вслух, — мальчик… Господи, ну при чем тут Чащина?

— При том, что это и есть моя мама. Она не сменила девичью фамилию после замужества.

— Как все просто, — криво усмехнулась я, — а мне-то никак покоя не давало, что нет записи про роженицу Верещагину. Если бы я знала… Теперь-то вы мне верите?

— Даже не знаю, что сказать…

— Мы всегда можем провести генетическую экспертизу. Но я бы на вашем месте не особо обольщалась по поводу нашей счастливой совместной жизни. Кажется, это по-научному называется инцест.

Верещагин хотел что-то сказать, но подавился глотком воздуха и закашлялся. Я заботливо постучала его по спинке, после чего принялась за регистрационные журналы восьмидесятого года. Олимпиада в Москве проходила летом, значит, фронт работ не так уж велик: скорее всего это июнь месяц, максимум — июль.

Пока я листала пыльные странички, депутат молча сидел рядом и отчаянно переваривал информацию.

По тому, каким напряженным было его лицо, процесс этот давался ему с трудом. Все же не каждый день узнаешь, что тебя воспитывали совершенно чужие люди. Ничего, переживет! Если я, слабая женщина, пережила, то и он никуда не денется.

— Есть, — радостно возвестила я, наконец найдя нужную страничку. — В начале июня восьмидесятого Оксана Киселева действительно родила еще одного мальчика…

— И без зазрения совести переложила его в чужую кроватку, — перебил меня откуда-то сзади скрипучий мужской голос.

Я повернулась и увидела в тусклом свете незнакомого молодого парня в грязной робе, грудью загородившего выход из подвала. В принципе его можно было бы назвать симпатичным, если бы не дикий блеск в глазах. Верещагин, увидев работягу, попробовал шагнуть ему навстречу. Но незнакомец внезапно выхватил пистолет и направил дуло в нашу сторону.

— Опаньки, вся компания в сборе, — процедил он сквозь зубы, — что ж, я даже не рассчитывал на такую удачу. И чего тебе, сестрица дорогая, не сиделось? Зачем свой нос совала во все дырки? Ведь не собирался же я никого убивать… Ладно, маманя, дура старая, она все равно уже одной ногой в могиле стояла. А ты-то чего полезла?

Он сверлил меня мутными, пышущими злобой глазами. Мутный взгляд… «Высокий, светловолосый, без особых примет», — всплыло в памяти описание наркомана, забравшегося в мой коттедж.

— Николай… — прошептала я наудачу. — Николай Паливодов?

— А ты башковитая девочка. Не зря добрая мамочка подбирала нам умных папашек. Она специально по несколько лет откладывала деньги, а потом покупала путевки в самые дорогие пансионаты. И там находила для нас умных и красивых папашек. — Паливодов рассмеялся гулким раскатистым смехом, от которого у меня пошел мороз по коже.

— Откуда ты знаешь про пансионаты? — зачем-то спросил Верещагин.

— А это, братец, мамочка мне сама рассказывала. Если б ты знал, как она тобой гордилась, прям слезу каждый раз пускала.

Валентин инстинктивно сжал кулаки. От Николая этот жест не ускользнул.

— Стой, где стоишь! Вы сами, ребятки, нарвались. — Он лихорадочно облизнул пересохшие губы, а я сделала нелепую попытку его вразумить:

— Николай, мы не желаем тебе зла. Наоборот, тебе нужна помощь…

— Иди ты на… Срать я хотел на всю вашу помощь! Только ведь если мой всемогущий приемный папуля узнает, что сыночка ему в роддоме подменили, то он тут же лишит меня миллиончиков, которые много лет исправно копит в далеких зарубежных банках. А я не хочу жить без его миллиончиков. Мне без них будет очень грустно. — Он противно захихикал. Происходящее явно доставляло ему удовольствие.