Дональд Уэстлейк - Проклятый изумруд

Дортмундер высморкался.

— Господин директор, — сказал он. — Трудно представить, как я ценю то, что вы для меня сделали.

Не зная, куда деть носовой платок, он смял его в кулаке. Директор Оутс лучезарно улыбнулся и, обойдя письменный стол, похлопал Дортмундера по руке.

— Полное удовлетворение приносят лишь те, кого мне удалось спасти.

Он принадлежал к новому типу чиновников — образцовый слуга народа, атлетически сложенный, энергичный, приверженнограбый к реформам идеалист, открытый и дружелюбный. Дортмундер его ненавидел.

— Я провожу вас до ворот, — прибавил директор.

— Право, не стоит трудиться, — сказал Дортмундер. Носовой платок в его руке был холодным и скользким.

— Это доставит мне удовольствие, — настаивал директор.

— Я буду счастлив: вы выходите за ворота и, знаю, никогда больше не сделаете дурного шага, никогда больше не вернетесь в эти стены. Значит, и я сыграл роль в вашем перевоспитании. Вы не представляете, какое я получаю от этого удовольствие.

Дортмундер не получал никакого удовольствия. Он продал свою камеру за триста долларов: в ней был умывальник с горячей водой и работающим краном! Камера переходом соединялась с комнатой медицинской сестры, и это было очень существенным при определении цены. Деньги должны были отдать в момент выхода из тюрьмы, не раньше, так как при обыске их отобрали бы. Но как ему передадут деньги, если рядом — директор?

Предчувствуя опасную ситуацию, он взмолился:

— Господин директор, в этом кабинете я всегда видел вас, в этом кабинете я слушал ваши…

— Идем, идем, Дортмундер, — оборвал его директор, — поговорим по дороге.

И они бок о бок направились к воротам. Пересекая большой двор, Дортмундер увидел Кризи, человека, который должен был вручить ему эти триста долларов. Тот сделал несколько шагов навстречу, потом резко остановился и беспомощно махнул рукой — «ничего не поделаешь».

Дортмундер, в свою очередь, тоже сделал жест: "Знаю, черт возьми!»

У ворот директор протянул руку:

— Желаю успеха, Дортмундер. Осмелюсь добавить, что надеюсь больше никогда вас не увидеть.

Он хохотнул. Это была шутка. Дортмундер переложил платок в левую руку, а правой пожал руку директор:

— Я тоже надеюсь больше никогда вас не увидеть, господин директор.

Это не было шуткой, но он тоже хохотнул. Лицо директора слегка передернулось:

— Да, — промямлил он, — да… И посмотрел на свою ладонь.

Высокие ворота отворились. Дортмундер вышел, и ворота снова закрылись. Он был свободен, он заплатил свой долг обществу.

Он также потерял триста долларов, черт возьми, деньги, на которые он рассчитывал. У него оставалось лишь десять долларов и железнодорожный билет.

В сердцах он бросил носовой платок на тротуар.

Келп увидел, как Дортмундер вышел на солнце и около минуты стоял у ворот, оглядываясь по сторонам. Келп хорошо знал это чувство: первая минута свободы, свободный воздух, свободное солнце… Он подождал, не желая портить Дортмундеру удовольствие, но когда тот, наконец, пошел вдоль тротуара, Келп включил мотор и медленно поехал за ним.

Отличная машина — черный «кадиллак» со шторками на боковых окнах, кондиционером, автоматической коробкой передач, специальным устройством для опускания дальних фар при оживленном ночном движении и еще массой всяческих штучек.

Келп предпочитал приехать в Нью-Йорк на машине, а не в поезде, поэтому отправился предыдущей ночью на поиски. Подходящий автомобиль он приглядел на Восточной Шестьдесят седьмой улице. Судя по номеру «МД», машина принадлежала врачу; Келп любил медиков, потому что они вечно оставляли ключи в машине. И на этот раз благородная профессия его не разочаровала.

Сейчас на машине стоял, разумеется, совсем другой номер — государство не зря четыре года обучало Келла мастеровитости.

Тихонько урчал двигатель, шуршали по грязному асфальту шины, а Келп думал об удивлении и радости, которые Дортмундер испытает при виде друга. Он уже собирался подать ему знак клаксоном, когда Дортмундер внезапно повернулся, посмотрел на черную, молчаливую, с задернутыми занавесками машину, мрачно следовавшую за ним и, охваченный паникой, внезапно помчался, как заяц, вдоль стены тюрьмы.

На щитке приборов; около дверцы, были четыре кнопки, управляющие четырьмя боковыми окнами «кадиллака». Келп на свою беду вечно путал, какая кнопка какому окну соответствует.