Владимир Круковер - Зачарованный киллер

И картошка кончается. Папа удивлялся — как это у нас в гравии картошка растет, земли же нет. Я ему объяснила, что мы сажаем картошку вместе с селедкой: кладем в ямку картофелину и две селедки. Селедка гниет и картошка растет. Вот, в газете нашей, «Охотско — Эвенкийская правда» писали, что Охотск стоит на хвосте селедки. Это потому, что у нас все ловят селедку. И еще кету, горбушу, чавычу и нерку. А сима — самая красная рыба — до нас не поднимается, ее ниже, у Хабаровска ловят. А еще у нас ловят кижуч. Он тоже вкусный, но икра у него мелкая, у горбуши икра лучше. Кижуч в реке не живет, он не уплывает в океан, он так и растет в озере или ручье. А кета — она уплывает, а когда вырастет, — приплывает выметать икру и умирает потом. Так и называется: «рунный ход кеты». Тогда и учителя, и все только кету и горбушу и ловят. С баркасом, ставными неводами.

Вот, если бы мы жили в Охотске — здорово бы было. Нас бы тогда в школу, может, на автобусе возили, а не на вездеходе. Я однажды была в Охотске. Большой такой город и на гальку положены деревянные тротуары, по ним так удобно ходить. Там даже ресторан есть и трехэтажные дома, а в магазинах продают конфеты в коробках красивых. Я такие никогда в жизни не пробовала. Вырасту — обязательно куплю. А может, папа когда–нибудь приедет и купит. А в нашем поселке Новое Устье вообще в магазине ничего нет, кроме спирта и карамелек с вермишелью. А сейчас и спирт кончился, остался только одеколон «Светлана». Местные ханыги этот одеколон льют на улице на топор, все ненужное замерзает, а спирт стекает в тазик. И они его пьют.

Мама вчера привела какого–то ханурика её, он потом с ней спать остался, а когда мама заснула, он ко мне на кровать сел и стал меня гладить. Я все поняла и сказала, что я закричу. Он начал мне денег обещать и больно а руку ухватил. Тогда я вырвалась и убежала прямо в ночнушке к соседям, меня с Ленкой положили. Прямо дура какая–то, эта мамка, когда напьется. Спит и не слышит. А трезвая она все у меня прощения потом начинает деньги клянчить, которые сама же мне и дает на хозяйство.

Вот, если бы у меня был папка? Но папка сидит в тюрьме и пишет мне оттуда письма. И я его ни разу не видела, только на фотке. На фотке он в милицейской форме с большой собакой — ищейкой. Он работал Проводником служебной собаки, а по научному — инспектором–кинологом. А потом его за что–то из милиции уволили, потом он от алиментов скрывался, ничего нам с мамой на меня не посылал, а потом его посадили за что–то.

Я прочитал эту главку и отчетливо вспомнил этот Богом забытый поселок, свою Жанну, голенастую, серьезную, до дрожи любимую. Ядрена вошь, сколько я ей не писал уже?! Лет семь. Даже не знаю — жива ли?

Вышла секретарша.

— Вас ждут. Скажите, — она помялась, — это вы утром звонили?

— Что, обиделась? — не стал я темнить. — Извини, сорвалось. Понимаю, что тебе приходится оберегать начальство от всяких там. Просто нервы гуляют последнее время. А тут еще свою повесть под чужой фамилией встречаю. Знаешь, как обидно!

— Да нет, ничего, — с интересом посмотрела девушка мне в глаза. — А вы вправду сидели?

— Приходилось. Я прихватил недопитую бутылку с собой и прошел в кабинет. Директор оказалось тощим моложавым мужичком с хитрыми глазами. Он сидел у телефона, который звонил поминутно. Губы у него блестели, он вкусно курил, и не менее вкусно грыз зубочистку. Совещание, вынудившее меня ожидать приема, было, надо думать, содержательным и разнообразным.

— Значит, вы автор? — сказал он. — Что–то я вас не припоминаю.

Он хотел было что–то добавить, но телефон его отвлек. Он начал объясняться по поводу перечисления денег и поставок книг, а потом продолжил:

— Ну, и что бы вы хотели?

Даже интересно! Что может хотеть автор, увидевший опубликованным свое произведение под неизвестной фамилией и без его разрешения. И вообще, что это за манера! Ни представиться, ни руку протянуть. Следователь и тот сперва сигареткой угостит… Раздражение я пригасил глотком пива. Солидным глотком. Бутылка опустела, я поставил ее к ножке стола, достал сигареты.

— Мы обычно тут не курим, — сказала сзади секретарша.

Я засунул сигареты обратно в плащ. Чего я, спрашивается, тут сижу, позволяю себя рассматривать? Как они, интересно, меня видят? Пожилой мужичок, явно пьющий, в самом дешевом джинсовом костюмчике из Турции… Единственной приличной вещью из небогатого гардероба, поскольку костюмчик новехонький, неодеванный… Несомненно, автор… Но, ежели промурыжить, то можно заплатить копейки… Бизнес, в их понимании, рыночная экономика…