Екатерина Сердюкова - Рай №2

– Все может быть, – улыбнулась я. – Но ведь это не мешает нам с вами получать удовольствие от созерцания этих чудесных полотен. Кстати, а вы знали, что Босх увлекался алхимией?

– Темное время, что вы хотите. Уже чего только не напридумывали «мудрецы» того времени от недостатка ума и информации. Только народ дурачить. Если бы он действительно существовал, этот якобы созданный философский камень, его тут же растащили бы по кусочкам и, обретя бессмертие, дожили до сегодняшних дней. Хотя и вопрос о бессмертии еще как спорный. Не хотела бы я жить вечно. Старость не украшает, дорогая. По крайней мере, меня. И целлюлит, и слабое зрение – это лишь малая часть из того, что заметно каждому. А вот вы и в старости будете ничего себе. Худая, фигуристая, мама моя!

И мы рассмеялись, спугнув от соседней картины стайку четырехглазых юных дев. Студентки, видимо, увлеченные чтением книг при плохом освещении. Когда они робко переместились дальше по залу, я поняла, какую картину барышни так пристально разглядывали. Это был «Сад земных наслаждений». Занятная вещь, этот триптих. На полотне шестнадцатого века Босх отразил свое видение рая и ада. В центре – тот самый сад. Здесь можно было увидеть обнаженные фигуры, предающиеся легкомысленному времяпрепровождению, фантастических животных и птиц, невероятные растения, водоемы и прозрачные сооружения. Как мне помнится, изображенное стало иллюстрацией к нидерландской пословице «Счастье и стекло – как они недолговечны». Левая створка триптиха – рай – Адам, Ева, причудливые животные, мирно пасущиеся неподалеку от людей. Правая – ад… Уже сделав шаг в сторону от картины, задумчиво вернулась обратно. Гигантский кролик, подталкивающий грешника к адскому костру. Персонаж, едва различимый на фоне бесчисленного количества лиц, голов и физиономий монстров. Тут же вспомнились маленькие пушистые кролики из моего сна.

– На что это вы тут засмотрелись, милочка?

Даная заинтересованно выглянула из-за моего плеча.

– Кролик… Какой-то несуразный, странный персонаж.

– Да тут каждый второй персонаж – жертва галлюциногенов. Между прочим, в христианстве кролик – это очень даже симпатичный символ бессмертия души. А тут голландец сделал из него химеру. Жертва художника, – развела она руками. Потом, уже отойдя от картины, обернулась.

– Кстати, в свободное время Босх торговал овощами на рынке. Забавно, не правда ли? Где гений – и где овощи.

Рассматривая картины Аарона ван Акена (сиречь Босха) и занимаясь вычленением из каждой иллюзорных мифических объектов, можно было провести на выставке целый день. Но дома меня ждали родные люди, далекие от мира искусства, которым я обещала пожарить котлеты и испечь вкусный пирог. Прозаично, зато с любовью.

Выходя из здания музея, я заметила супруга нашей Маргариты. Прислонившись к мраморной колонне, он курил и, отставив вперед правую ногу, рассматривал носок своего ботинка. Словом, скучал в ожидании жены. Узнав меня, кивнул и заторопился навстречу Маргарите, которая шла вслед за мной. Рядом – наша уборщица, на ходу что-то запихивающая в свою сумку.

– Тетя Алевтина, буфет-то нашли? – улыбнулась я.

– А как же! Только цены там за непропеченные пирожки, я тебе скажу, похлеще, чем на вокзале. Лучше дома сама приготовлю – дешевле и вкуснее выйдет.

Я покачала головой: конечно, домашняя еда она и в Африке домашняя.

Вечером этого же дня, уложив спать своих мужчин, большого и маленького, я осталась на кухне пить чай и читать (наконец-то!) найденную рукопись. Первые несколько страниц были заляпаны потекшими чернилами, и мне с трудом удавалось разбирать текст. Но, напрягая глаза и отчаянно борясь со сном, оторваться от дневника уже не могла. Каждая его страница увлекала в мир чужих переживаний и забот, заставляла вспоминать эпизоды из своей собственной истории жизни.

Перевоплощение первое. Земледелец

«В этот мир я пришла уже в десятый раз. Прежние воплощения моей души были разными, я была и мужчиной, и женщиной , и видела только те моменты в жизни себя – точнее, себя в чужом теле – которые были самыми важными, поворотными в судьбе. Я «вспомнила» себя в теле испанского рыбака и английского доктора, француженки-куртизанки и сербского цыгана. Я умирала и воскресала снова, а Он (если на самом деле существует) там, наверху, все видел и подкидывал мне испытание за испытанием.

Близкие люди покинули меня рано. Слишком рано, для того, чтобы я хорошо их запомнила. Мать умерла, когда мне было три, и с годами ее лицо стерлось из моей памяти. Я терпеть не могла имя, которое она дала мне при рождении. Наверно, в честь любимого сорта винограда. Что может быть смешнее, чем когда тебя окликают по имени, и ты представляешь себя спелой виноградной гроздью. Сестру-близнеца отвоевал в свою новую семью отец, и я тут же позабыла о ее, как, впрочем, и его, существовании. Я осталась на попечении бабули, которая продала свою однушку, и мы спешно переехали в другой город, туда, где жила бабулина младшая сестра. Никакие грустные события раннего детства мне больше не вспоминались, и мы мирно прожили следующие пятнадцать лет. А потом я осталась одна. В городе, так и не ставшем мне родным, большом, суетном. Я ненавидела крик его улиц, шум площадей и подземок. Ненавидела и жила, потому что идти мне было некуда, и нигде меня не ждали.