Лариса Сафо - Хроники Дерябино в трёх частях. Часть 1. Эффект Малевича

– Полагаю, вы намекаете на оцифрование всех документов дерябинского архива, исключающих наличие в учреждении пыли, необходимости в очках, елозанья локтями по столешницам? Я, уважаемый, с матушкой нашего нынешнего мэра в один детский сад ходил. И ещё с горшка помню, что это была за штучка. Уже тогда она доподлинно знала: самый короткий путь к цели – зайти к ней сзади. И внушила это представление сыну, щедро сдабривая младенца грудным молоком. Смею вас заверить, процесс оцифрования ваших архивных единиц находится в прямой зависимости от растущих потребностей градоначальника, его жены и проживающей ныне отнюдь не в каморке папы Карло подружки Клары. В своей деятельности сей господин руководствуется принципом: лучшее средство от першения в горле – удавка из шарфа. Ибо чем мелководней денежный поток, тем глуше и робчее наш долготерпеливый народ.

Поверженная ниц жертва индуктивного метода санитара морга нацепила на нос очки и выслушала заключительную тираду с негой условно приговоренного к десяти годам заключения казнокрада. А тот прокурором итожил:

– Дай бог, если на сегодняшнее утро оцифрованию подверглось процентов двадцать дерябинских документов. И посему мы сейчас имеем того, кого имеем – Викентия Павловича Дымова со всеми признаками вида архивариуса городского.

С достоинством раскрывшего очередное дело прославленного в веках эксвайра он стал убирать снедь со стола в рекламирующий европейские кружевные трусики пакет Игната Васильевича. Незваные гости хозяйский намёк поняли и стали протискиваться к двери, одновременно мешая и подталкивая друг друга. Почти у самого порога Викентий Павлович обернулся к хозяину и с видом пронзающего грудь вурдалака осиновым колом мирянина нахально спросил Дим Димыча:

– А раскрыть убийство сможете? Или – не дано!

В задумчивости застывший у портрета своего всенощного визави санитар морга не удостоил того ответом. И ушел в иные дали, куда не ступит человеческая нога, но где густо роятся души покинувших нас людей, о чем-то базаря и скандаля. Кариес не идеализировал потусторонний мир и истово верил в классовую сущность всего происходящего как на суше, так и на небе, ибо считал Ииуса Христа первым настоящим коммунистом. И полагал, что имеет на то весомые основания – Кодекс строителей справедливого общества на земле не сильно отличался от высоких божьих заповедей. А уничтожение большевиками церквей объясняется борьбой Совнаркома с конкурирующими организациями.

Влекомые позывами трудовых будней Викентий Павлович и Игнат Васильевич спешно вышли к живым в разрумянившееся весеннее утро. Дерябинская весна ничем не отличается от других: разве что воздух почище, да солнце поярче из-за отсутствия чрезвычайно вредных производств и трасс федерального значения. В городе проживает порядка ста пятидесяти пяти тысяч человек самых разных вероисповеданий и политических воззрений с явным преобладанием традиционных.

Справа от города протекает речка, слева от неё раскинулась не отягощённая химическими примесями лесополоса. Она – и парк для молодых, и укромный уголок для страждущих «партизанского» уединения глубоко «окольцованных» горожан, и природная кладовая для всех остальных. Благодаря ей дерябинские легкие дышат легко и свободно, всем своим видом утверждая правдивость минздравовского посыла о вреде курения.

Как и всякая человеческая общность, население Дерябино в эпоху победившего капитализма одержимо теми же пороками и страстями, что и жители Москвы или Парижа. Для неудержимого погружения в оные дерябинская «фауна» в изобилии наводнена магазинами, кафе, банями, аптеками и ночными клубами, а «флора» располагает двумя кинотеатрами, одним музеем боевой славы и театром безо всякой славы из-за отсутствия в репертуаре постановок по Розенталю.

Два городских учебных заведения без какого-либо административного вмешательства извне оформились в гимназию и лицей со всей вытекающей отсюда кастовой принадлежностью. Жизненные линии гимназистов и лицеистов в масштабах Дерябино никогда не пересекались, за исключением жгучих драм в духе Монтекки и Капулетти.

Проходя мимо редакции местной газеты, Викентий Павлович и Игнат Васильевич намеренно прибавили шаг из-за непреодолимого отвращения к рождённому в его чреве печатному слову. Причем, первый считал редактора мелкой рыбёшкой среди «акул пера», а второй – внедрённым в непорочный дерябинский люд агентом иностранной разведки с целью окончательного разложения оного до состояния свободно кочующих по безлюдным степям диких племен. В буйном воображении кладбищенского сторожа только ковыль будет ласкать потные тела варваров после очередного набега на просвещённый народ и только звёздное небо останется для них источником знаний. И не будет Псаки, «омывшей» Белоруссию морями», и российских войск, вероломно «вторгшихся» на территорию незалежной Украины с победно развевавшимся ещё вчера звёздно-полосатым флагом над зданием СБУ, и даже застывших в немом укоре «Мистралей». Ничего этого «славянская орда» знать не будет. От этой картины Игнат Васильевич часто вздрагивал во сне, пугая жену и тревожа покой усопшего отца, бывшего секретаря партийной организации мелькомбината.