Шарль Эксбрайя: Жвачка и спагетти

– Но, господин Лекок... Ромео? Джульетта?

– Ромео?.. Ах, да! Шекспир, не так ли?

Итальянец, казалось, испытал некоторое облегчение. По-видимому, он испугался было, что этот заатлантический гость никогда и слыхом не слыхивал о знаменитых влюбленных.

– Шекспир и Верона.

Теперь улыбнулся Сайрус А. Вильям.

– Но позвольте, комиссар, это же театральные персонажи?

– Неправда! Они живы, вечно живы, и окажись вы сегодня вечером, на склоне дня, в каком угодно квартале нашего города, вы увидите бесчисленных Джульетт, спешащих на свидание с бесчисленными Ромео. У нас, синьор, все дышит любовью, и если у вас горячая кровь, чувствительное сердце и хоть капля воображения, пройдитесь по самому узкому, самому темному переулку, и, ручаюсь вам, вы встретите две чарующие тени, которые веками волнуют Верону: Ромео и Джульетту!

Тарчинини умолк, чтобы перевести дух, а Сайрус А. Вильям пожал широкими плечами:

– Нелепость!

– Это жизнь стала бы нелепостью для нас, жителей Вероны, если бы мы перестали верить в бессмертие Ромео и Джульетты!

– И это, конечно, ваши призраки – те самые тени – помогают вам отыскать виновного, ну, скажем, в убийстве?

– Разумеется.

Лекок покраснел от ярости и прорычал:

– You are laughinq at me?

– Виноват?

– Я говорю, вы смеетесь надо мной, синьор Тарчинини?

– Да ничуть не бывало! Поймите же, синьор Лекок! Если Верона насыщена любовью, если любовь – суть жизни, как же вы хотите, чтобы причиной преступлений не была любовь?

– По-вашему выходит, что когда какой-нибудь проходимец душит старуху, или бандит убивает рантье, чтобы ограбить, причиной всему – любовь?

– Я рад, что вы меня поняли.

– И вам когда-нибудь удается задержать преступника?

Игнорируя издевку, комиссар ответил:

– Всегда, синьор. Верона – один из редких в Италии городов, откуда никому не удается бежать.

– Из-за любви, разумеется?

– Конечно. Преступник спутан по рукам и ногам еще прежде, чем мы его арестуем.

Сайрус А. Вильям встал, прямой, как палка:

– Синьор комиссар, я в совершенстве изучил методы уголовной полиции Соединенных Штатов, я провел не один месяц в научной атмосфере Скотланд-Ярда, я, не хвастаясь, могу сказать, что методы, употребляемые в Германии, в Швейцарии, в Голландии, известны мне, я признаю, что нравы французской полиции несколько сбивают меня с толку, я думал, что в испанской полиции увидел худшее, что может быть на старом континенте, но никогда, запомните, никогда я не слыхал такого набора глупостей, какой вы мне сейчас выдали! Это просто немыслимо! Вам, кажется, неизвестно, синьор комиссар, что уголовный розыск – это наука, в которой лаборатория играет важную роль! Вам бы надо побывать в Соединенных Штатах и ознакомиться с нашей службой! У нас, синьор комиссар, у нас привидений не водится!

– А что им там делать?

– What?

– Я говорю, синьор Лекок, что климат Соединенных Штатов не подходит для привидений. Им нужны старые стены, грязные улочки, полуразрушенные замки... Гигиена убивает приведения... И потом, в них надо верить.

– Если хотите знать мое мнение, синьор Тарчинини, то пора вашей стране усвоить некоторые уроки...

– Она так долго преподавала всему миру, синьор, что нет больше ничего, чему ее могли бы научить... а уж тем более вновь прибывшие юнцы, даже если прыти у них больше, чем такта. Синьор Лекок, я попросил бы вас не судить, пока не приглядитесь...

Широким жестом он указал на окно.

– Смотрите! Вечер опускается над Вероной, да к тому же весенний вечер!

– Я думаю, как и везде в Западной Европе?

– Кет, синьор, не как везде! У нас темнота – как бархат. Ночь в Вероне – это занавес, который Бог подымает и опускает, но спектакль происходит за занавесом. Сейчас я покажу вам актеров, ибо играет весь город, но каждый сам себе актер и зритель.

– Молодые еще, может быть, но старики...

– Старики, как и молодые, синьор, потому что одни молоды всей молодостью любви, а другие стары всей древностью любви...

– Синьор комиссар, я никак не предполагал, входя в ваш кабинет, что мне придется выслушать лекцию о любви.

– В Вероне, синьор, трудно говорить о другом.

– Мы в Соединенных Штатах гордимся тем, что не примешиваем к делу своих чувств. И, извините, синьор Тарчинини, но мне кажется, что перед полицейским следователем вы то же, что у нас ребенок перед полисменом.

– Вы меня радуете, синьор! Ни за что бы не хотел бы походить на полицейского! А теперь, если вы не против, я поведу вас в один ресторанчик на виа Ластре, около понте Алеарди, где угощу таким "rizi e luganica" [1] какого вы сроду не пробовали, и таким «torto di mandorle» [2], что вы измените свое мнение насчет благосклонности к нам небес. Все это мы запьем таким bardolino [3], о котором я ничего не скажу, предоставив суждение вам.