Григорий Лерин - Детектив из Мойдодыра. Том 3

Мне все это объяснять не надо. Отпечатки пальцев – не мой профиль, для этого существуют специально вскормленные и обученные люди, а как искать – я сама им продемонстрирую. Для того Ромка и взял меня с собой. Но все равно, мог хотя бы просто взглянуть, подмигнуть, сказать что-нибудь. А то эти сосунки примут меня за очередной труп и тоже попытаются снять отпечатки.

По глазам ударила вспышка. Вот как не терпится! Ромка еще не закончил говорить, а самый шустрый уже фотографирует.

Я неодобрительно покачала головой и прикрыла глаза…

Нашу первую встречу я помню смутно – все в густой пелене страха, неизвестности и одиночества. Даже не знаю, как и почему я осталась без матери и как оказалась в отделении милиции. Кто-то усадил меня на жесткую деревянную полку, подал воды и тоже ушел.

Ромка появился поздно вечером. Он просто сказал:

– Привет, Джульетта. Я – Ромка. Почти Ромео. Будем знакомы, – и забрал меня к себе.

Поначалу он показался мне таким большим, громким и страшным, что я не знала, куда спрятаться. Я сидела в углу, как сейчас, и жалобно поскуливала от тоски. Он сгреб меня подмышки, уложил в постель и прижал к груди. Я согрелась теплом его тела и уснула. Так нас утром и застукала преждевременно вернувшаяся от Мамы Ромкина Супруга. Ой, крику было…

Вообще-то, странные в природе порядки. Если все идет просто очень замечательно, то обязательно случится какая-нибудь гадость. Вот и в то незабываемое прошлогоднее воскресенье на обратном пути у Ромки сломалась машина. Такая дурацкая машина! Что-то в ней загудело, тихо-тихо, как комар в метре от уха – это я еще раньше его услышала, а когда застучало и заскрежетало, Ромка тоже услышал и остановился. Он забрался под капот, потом под днище и долго там копался, вылез весь перемазанный и расстроенный и огорченно развел руками.

Конечно, мы разомлели от воды, от солнца, и топать пешком три километра до электрички совсем не было сил, но мы же вместе, Ромка – значит, нет повода для огорчений. Это я так думала, а он все расстраивался, потому что денег у него хватило только на то, чтобы договориться в поселке присмотреть за машиной до завтра. И всю дорогу до станции ругался на свою проклятую работу, на начальство и на безденежье, из-за которого нас никто не взял на буксир, и даже на Супругу. На машину он, конечно, не ругался – пять лет на нее копил, на «бывшую в употреблении», во всем себе и Супруге отказывал. И Супруга, что удивительно, терпела – так хотелось на машине ездить. На меня он тоже не ругался, но я вся подобралась, преданно заглядывала ему в глаза и только кивала.

В битком набитом тамбуре электрички Ромка задвинул меня в угол и загородил собой. Я с благодарностью прижалась к прохладной стенке, закрыла глаза и, кажется, задремала. Ромку толкали, но он уперся в стенку руками и держался. Потом его толкнули особенно сильно, и я встрепенулась.

Какой-то мужик, от которого неприятно пахло, дышал Ромке в лицо и с угрозой допытывался:

– Ты чего людям пройти не даешь? Самый умный, что ли?

А Ромка все отворачивался в сторону, потом вздохнул:

– Слушай, отвали, а?

Он и мне так говорит, когда сильно устанет, а я лезу со своими ласками да поцелуями. Я сразу понимаю и отваливаю. А мужик не понял. Есть такие подозрительные мужики, которые по-человечески – ну, никак не понимают.

– Это ты кому: отвали? Да я тебе сейчас так отвалю!

Тут я из-за Ромки высунулась и сказала. Тихо сказала, без истерики, но очень внятно и убедительно. Низким грудным голосом, и глядя прямо в глаза. В смысле, разорву конкретно.

В общем, показала зубки. Мужик сразу проявил запоздалое понимание, шарахнулся в сторону и стал активно пробиваться из тамбура в вагон. Все-таки отвалил. И остальные толкаться как-то перестали, угрюмо переместились в другой угол. Тут и у нас с Ромкой настроение улучшилось, несмотря на всеобщее молчаливое неодобрение. Ну и что, что устали? Главное, что мы вместе…

***

Один из практикантов что-то нашел за шторой. Разогнулся, повернулся к остальным и торжествующе поднял вверх руку с зажатой в кулаке узкой полоской полупрозрачной материи. Стоит – не дышит. Гордый – спасу нет.

Подумаешь – откопал лифчик! Я бы даже уточнила: женский лифчик. Им-то все равно, а я чувствую разницу. Я бы тоже нашла. Я, как только вошла, сразу ощутила еле уловимый посторонний запах духов и ухоженного тела, явно не принадлежащий этой берлоге, тонкий аромат, который не успел впитаться в мебель и стены.