Виктория Вита - Non-stop – Не останавливаться

– Ты вот все неправильно поняла, – вдруг произнес Вини с трагическим надрывом в голосе. Насмерть вцепившись обеими руками в дверной косяк, он с видимым отчаяньем пытался удержаться на ногах. Развернув во всю ширь плечи, набрав полную грудь воздуха, Вини внезапно вернулся в образ Вениамина Валентиновича – интеллигента, ассистента кафедры, без пяти минут кандидата наук, при этом сменив амплуа обвиняемого на обвинителя. Едва ворочая непослушным языком, стараясь максимально четко выговорить слова, он, будто читая драматичный отрывок из трагедии Шекспира, выдал целую тираду:

– Ведь все вообще не так, как это кажется на первый взгляд и как ты думаешь своим скудным, недалеким умишком… Ты никогда даже не пыталась меня понять… Я, конечно, могу уйти, но мне тебя жаль… Ведь потом сама будешь жалеть, будешь плакать… А будет поздно. Ведь по большому счету ты сама во всем виновата… Командировки, дежурства… а я не тупой… – Вини погрозил кому‑то невидимому огромным кулаком. – Я все понимаю, поэтому просить прощения не буду… Не за что… Предлагаю просто все забыть. Мы же с тобой все‑таки интеллигентные люди. – Он замер, подбирая слова для продолжения, но вовремя остановился, увидев выражение лица Катерины, а главное, молоток, который она крепко сжимала в руке.

– Если ты сейчас не уберешься, я тебя убью, – глядя ему прямо в глаза, ровным голосом произнесла она, и Вениамин, несмотря на состояние выраженной степени «остекленения», как‑то сразу этому поверил и, выпустив из своих рук дверной косяк, в одних трусах, оловянной походкой вслед за своей «подругой» переместился на лестницу. Его дама в полной экипировке, не дожидаясь завершения драмы под названием «конец семейной жизни», уже быстро тарахтела на своих высоченных каблуках вниз по ступенькам. Катя, не выпуская молоток из руки, вслед бывшему «любимому» выкинула его обувь и собранную в дополнительную кучу верхнюю одежду, в беспорядке громоздившуюся на вешалке. Захлопнув за ними дверь, она так отшвырнула «ударный инструмент» в сторону, что тот с грохотом пролетел через весь коридор и закончил свой путь в большой комнате, что было ознаменовано звоном бьющегося стекла.

– Ваза, хрустальная, одна штука, – по характеру звука определила она понесенные потери и добавила: – Да, расставаться надо красиво и интеллигентно, вот как я сейчас. Хорошо еще молоток оказался под рукой, а то эта катавасия на всю ночь могла растянуться.

Оружие возмездия – тот самый молоток, который так вовремя попался ей в руки, – валялся в коридоре с того момента, как она уехала в Москву. В последнюю минуту перед выходом из квартиры ей пришлось прибивать крючок к вешалке, так несвоевременно оторвавшийся, когда она снимала с него свое полупальто. На Вини в бытовых вопросах не было никакой надежды: он был выше занятий хозяйственными мелочами, да и не только мелочами, но и средними, и большими делами, живя по принципу «не для царей холопские заботы». Поэтому забивание гвоздей, замена перегоревших лампочек, владение в совершенстве вантузом, как и многое другое, стали ее прерогативой. Легче было сделать самой, чем вступать с ним в многочасовые дебаты, стараясь объяснить, почему некоторыми делами в доме должен заниматься именно мужчина, а не женщина.

Достав из дорожной сумки вино и раскупорив бутылку, она налила рубинового цвета жидкость в чашку, разбавила водой и залпом выпила. Электронные часы показывали начало второго. Жаль, нельзя позвонить Наталье и пообщаться с ней по поводу Вини: «Ах, твой Вини! Такой фактурный (надо же подобрать словечко), красавец, эстет, интеллектуал, а какие манеры (!) (это был намек на Никитоса, который, по ее мнению, не обладал ни первым, ни вторым, ни третьим). Вот у Вини сразу видна порода, голубая кровь». Интересно, как бы Наташка смогла объяснить экзотическое сочетание «голубой крови», трусов с перчиками и особы со сниженной социальной ответственностью, которой красная цена в базарный день – три рубля и полтора сдачи по нынешнему курсу. В отличие от ее «породистого» Вини Наташкин Никитос вкалывал до седьмого пота, полностью обеспечивая семью, и, кстати, весьма неплохо обеспечивал. Кроме того он мог не только сам забить гвоздь, отремонтировать сантехнику и электропроводку, но еще очень и очень много чего, а главное, обожал Наташку и двух погодков сыновей, крестников Катерины. Никитос не пил, не курил, правда, цветы Наташке дарил редко и не называл тещу «мамой», так как его жена давно была круглой сиротой, и «погибший» коньяк предназначался именно ему.