Виктория Вита - Non-stop – Не останавливаться

***

Работа в родильном доме, состояние хронического экстрима быстро научили ее использовать для отдыха каждую свободную минуту. Закрыла глаза в Москве, открыла в Питере. Результат такого отдыха: затекла спина, шея, плечи и ноги. Казалось, что комфортно себя чувствуют только нос и уши. Ко всему, еще и настроение – в душе занозой засела появившаяся еще до сна какая‑то пакостная тревожинка.

«Все хорошо. Сегодня все идет просто замечательно, – произнесла про себя с максимально возможной уверенностью Катерина, одновременно потянувшись так, что от раздавшегося хруста в спине едва не заложило уши. – А до завтра еще дожить нужно, хотя завтра суббота, и, соответственно, тоже ничего плохого случиться не может, потому что выходной. К тому же у меня все просто замечательно: и дома, и на работе. Ну и что мне еще надо? – спросила она сама себя. – Конечно, еще много и много чего надо, но основная база все же есть, а остальное (надо обязательно верить в лучшее!) приложится». Вся эта мантра для поднятия духа звучала, несмотря на приложенные старания, как‑то неубедительно, то есть ва-аще неубедительно. «А еще такое активное общение с самой собой – это уже показание для встречи с психиатром», – промелькнула было шальная мысль, но вслух тем же полушепотом она самоуверенно произнесла: «Ну и пусть, а я все равно счастлива. Ну, почти счастлива». В конце концов впереди дом, итальянское вино и, возможно (а почему бы и нет?), немного романтики, благо впереди выходные, и можно будет поваляться в постели подольше. Эти мысли, если полностью и не прогнали тревогу, то все же сдвинули барометр настроения в сторону «ясно».

На перроне, где торопливо двигались немногочисленные приехавшие, ее уверенным шагом обогнал высокий, худощавый, в удлиненном черном пальто мужчина. Он шел, не обращая ни на кого внимания, но вокруг него была такая аура, что все, кто оказывался на его пути, расступались, давая дорогу. На него трудно было не обратить внимания, и Катерина тоже невольно проводила его взглядом, пока он не скрылся за большими, с замысловатыми витражами дверьми.

Катерина нырнула в салон такси очень «эконом-класса», которое она вызвала сразу, как вышла из вагона, и чьим преимуществом был быстрый приезд и очень, просто очень демократичные цены. Именно поэтому она была готова выдержать специфический запах, обязательно сопровождавший такие машины, их водителей, говорящих с ярко выраженным южным акцентом и совершенно не знавших ее любимый город (да благословен будет тот, кто создал «навигатор»). Но на этот раз опасения не оправдались. Салон был чист, умеренно попахивало бензином – водитель извинился, мол, только с заправки, и, не следуя слепо указаниям подозрительно радостного женского голоса, вещавшего из черной коробочки с ярко светящимся экраном, не путаясь в переулках спального района, довез быстро, да еще и сдачу дал в полном объеме, не стеная при этом, что у него нет, ну, абсолютно нет никакой возможности разменять тысячу рублей. В машине она напрочь забыла о странном «черном человеке».

Дверь в подъезд была привычно распахнута. Летом прорвало трубы с горячей водой и затопило подвал. Аварию ликвидировали, но запах сырости настолько въелся в стены, что при глубоком вдохе, проникая в легкие, рвал их в клочья, вызывая при этом судорожный кашель. На общем собрании жильцов было решено, во имя сохранения остатков здоровья проживающих и пока не проведут ремонт, оставлять парадную открытой в надежде, что запах постепенно выветрится сам. Но лето закончилось, близилась середина осени, по стенам поползла плесень, к сырости присоединился запах гнили, а о ремонте никто даже не заикался.

Катерина, сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, в итоге решила, что «перед смертью не надышишься» и идти все равно придется, нырнула в полутемный подъезд. Стараясь подольше задерживать дыхание, она в быстром темпе, перескакивая через две ступеньки, бежала на четвертый этаж. Мысль, что дома ждет «одинокий, голодный и холодный» Вини, который её отсутствие более суток воспринимал как личную трагедию, а командировки на несколько дней – настоящим концом света, закружила и придала сил.

На лестничной площадке между вторым и третьим этажами в позе римского патриция на отдыхе, крепко держась за перила, как всегда весь грязненький и пьяненький, грустил Жорик. Он жил в соседней с Катериной квартире, слыл этаким местным дурачком и тихим алкоголиком. Родившись в восьмидесятые, он подростком (когда гормоны неудержимо били в голову) на волне вседозволенности просто влетел в «лихие» девяностые. Его семья по тем меркам была благополучная: пара ларьков – дешевое спиртное, сигареты, чипсы и жевательная резинка – позволяли не зависеть от социальных выплат типа зарплаты от государства или пенсии. Родители Жорика дни и ночи проводили в борьбе за жизнь в мире дикого капитализма. Они изо всех сил старались расширить свой бизнес, увеличивая количество ларьков, которые в то время «украшали» практически все автобусные остановки. Поэтому момент, когда сыночек перестал ходить в школу, «бизнесмены новой волны» как‑то пропустили. Жорик не только решил, что образование ему ни к чему, но и связался с себе подобными представителями «позолоченной» молодежи спального района. Это подрастающее поколение не хотело учиться, тем более работать, тусило на деньги родителей и считало, что им все обязаны. На одном из таких сборищ, во время очередных посиделок Жорик получил пару раз битой по голове. Следствием такого «тесного» общения была закрытая черепно-мозговая травма с кровоизлиянием в мозг, а так как голова у него и до того момента была не самым сильным местом, то после произошедшего дальнейшее развитие этого мыслительного органа и вовсе остановилось. Больше года он провел в клиниках и санаториях. Едва его руки и ноги начали двигаться, Жорик с радостным блеском в глазах вернулся на улицу к своим братанам (к тем, кто был еще жив или не сидел в местах не столь отдаленных) и тут же почти у собственного подъезда получил несколько ножевых ранений. В итоге новоявленный «гроза района» лишился одного легкого и большей части кишечника, но остался жив и, получив нерабочую группу инвалидности, стал пить. Родители его развелись, поделив все движимое (кроме сына, на него никто из них не претендовал) и недвижимое, и зажили каждый своей жизнью. Многострадальный Жорик от своей семейки получил откупного в виде малюсенькой квартирки в старенькой хрущевке и ежемесячного денежного пособия, скудного до неприличия. Взамен предоставленным «любимыми родителями» щедротам он пообещал никогда не напоминать им о своем существовании и, кажется, действительно о них напрочь забыл. О его жизненной истории знали все жильцы пятиэтажки и помогали чем могли, особенно старались сердобольные старушки, которыми изобиловал не только их дом, но и весь район.