Максим Кантор - Чайник Рассела и бритва Оккама [сетевая публикация]

— Мсье, у вас мы найдем petit dejeuner?

— Камберлендские сосиски, сэр, с бобами.

— Ну что ж, поищем еще.

Куда проще тщедушному философу разломать огромное кресло красного дерева, чем отыскать в английском городе заведение, где парижанин найдет слабое подобие petit dejeuner.

Коль скоро мы вспомнили про сломанное елизаветинское кресло, отметим сразу же, дабы успокоить любопытство читателя: кресло было собрано по кусочкам и аккуратно склеено единственным рабочим колледжа, Томасом Трумпом, которого приглашали выполнить сотни разнообразных поручений. Том Трумп недоумевал (и свое недоумение выразил Холмсу в частной беседе), зачем так часто все чинить, если все непременно снова сломается.

— Покоя мне нет, мистер Холмс, — сетовал добрый работник Трумп. — То канализацию чини, то водопровод. И дня не проходит, чтобы труба не сломалась.

— Позвольте, друг мой, — возразил Трумпу детектив, — я наблюдал, как вы клеили кресло гуммиарабиком, и, если меня не обманывает зрение, это гуммиарабик румынского производства. Сомневаюсь, что столь почтенная мебель заслуживает такого отвратительного клея. Кресло, конечно же, развалится снова.

— Развалится, мистер Холмс, — горестно подтвердил честный Трумп. — И как же ему, болезному, не развалиться! В прошлый раз я кресло мазутом склеил, сэр, советским мазутом, сэр! Знакомый матросик из Мурманска уступил полбанки. Два года держалось. Авось и сейчас годик простоит.

— Почему бы вам, милейший, не воспользоваться отличным британским клеем для древесины, произведенном по лицензии Его Величества? — спросил Шерлок Холмс, хмурясь.

— Так ведь колледж денег не дает, мистер Холмс, на такие излишества, — сказал удрученный Томас Трумп. — Вот и покойный сэр Уильям, уж на что патриот, сэр! Британия — вперед! А все-таки, сэр, черные рубашки он покупал у эмигрантов. А потом ко мне: Том, зашей!

И рабочий горестно махнул рукой.

Однако вернемся к парижскому комиссару и русскому эмигранту; словно добрые приятели, рука об руку, продвигались Мегре и Вытоптов по дождливым улицам университетского города. Не прошло и пяти минут, как подозреваемый и следователь вымокли до нитки, промочили ноги и простуда Мегре (а комиссар и без того покашливал) уже грозила перейти в серьезное недомогание.

Чашку горячего кофе, ароматного чернейшего кофе — с круассаном и яблочным мармеладом… А потом… потом я бы взял бокал совиньона, так думал комиссар. Сесть у окна с трубкой и бокалом совиньона, что же тут плохого — хоть бы в десять часов утра?

— Зайдем? — толкал дверь очередного паба комиссар, а специалист по средневековой схоластике всякий раз останавливал парижанина:

— Умоляю, только не в этот кабак. Тут не бывает кофе, Мегре. То, что здесь наливают, ни пить, ни нюхать невозможно.

— Куда же пойти?

— Вообще-то, идти некуда. Но попробуем заглянуть в индийский ресторан.

И безутешные искатели кофе отправились в пахнущее пряностями индийское заведение, где их встретил уроженец Оксфорда, загримированный под уроженца Калькутты, в цветастом халате с розовой чалмой на голове.

— Настоящий индийский кофе, сэр! — официант говорил с легким бирманским акцентом, благоприобретенном в недавней драке, где ему выставили три передних зуба.

Визитеры спросили две чашки, заикнулись о круассанах и узнали, что в Бирме таковых не производят. Однако черный кофе был обещан.

— Мегре, я рад, что меня допрашиваете (наша приятная беседа именуется так?) именно вы, а не этот вульгарный Холмс, — сказал Эндрю Вытоптов, стряхнув капли дождя с пальто. — Признаюсь вам, мон ами, я не только шокирован методами вашего коллеги, но устаю от британской речи. Вынужден пользоваться вульгарным языком на работе. Но французский — любовь всей жизни.

— Долго прожили в Париже? — комиссар набивал трубку и мечтал о совиньоне. — Скажите, — обратился он к индусу, — у вас найдется бокал совиньона?

— Повторите заказ, сэр. Плохая слышимость, сэр.

— Не обязательно с Луары. Устроит любая этикетка. Ах да, да. Понимаю.

— Желаете пива?

— Благодарю вас. Пожалуй, нет. Итак, мосье Вытоптов, вы жили в Париже.

— Золотые парижские годы!

— Плясали в ресторане «Максим»? — осторожно спросил Мегре. — Мне случалось бывать. Не посетителем, а по службе. А вы, значит, танцевали?

— Пардон?

— Так сказано в бумагах, которые мне передал Лестрейд.

— Признаюсь, я был близко знаком с приятной барышней из тамошнего кордебалета. В некотором смысле, конечно, мы с моей милой Анеттой порой пускались в пляс… Кстати, комиссар, раз уж речь зашла о бумагах. Мою фамилию следует писать и произносить иначе. Отнюдь не Вытоптов.