Елена Логунова - Шерше ля фарш

От сосуда мощно пахло крепким спиртным вроде самогонки с ароматом винограда. На этикетке пьяно плясали закорючки, которые походили на кривенькие латинские буквы «rsrs». Где-то я уже такое видела, не помню? Но теперь понимаю, какое снотворное свалило братишку.

Прихватив с собой бутылку, чтобы ее не нашел наш строгий папа, категорически не одобряющий такую неспортивную дисциплину, как одиночное пьянство, я на цыпочках выплыла в гостиную, оттуда в коридор и за дверь.

Во дворе я выбросила бутылку в мусорный бак и снова пошла к мосту, а потом по нему — на другой берег Куры или как там ее, я забыла.

Воображение черной японской тушью рисовало мне страшные картины в стиле мамулиных бессмертных произведений.

Виделись мне Трошкина, сломанной куколкой валяющаяся в сухой траве под обрывом, и насмерть самоубитый рыцарь Генрих, наложивший на себя руки в приступе отчаяния, вызванного тем, что он не уберег прекрасную даму Алку.

Бред, конечно, но в тревоге и не такое придумается.

На самом-то деле я надеялась, что найду подружку и Генриха устало сидящими на откосе и досадливо аукающими запропастившуюся меня.

Увы, каменный Шота Руставели стоял на горе один, как перст.

— Алка! Генрих! — громко пошептала я в пропасть. — Вы здесь?

В непроглядной тьме под обрывом что-то согласно прошуршало.

— Трошкина, это ты?

Безжалостное воображение живо намалевало мне картинку, изображающую переломанную фигурку, из последних сил ползущую сквозь бурьян и репейники.

— Это может быть никакая не Трошкина, а просто кот, крот или даже змея, — попытался припугнуть меня внутренний голос.

— Держись там, я иду к тебе! — отринув здравый смысл, сообщила я Трошкиной, коту, кроту или змее, после чего все-таки полезла под откос, презрев тропинку и рискуя в потемках на рытвинах фатально свернуть себе шею (воображение проворно пририсовало к двум хладным трупам третий — мой собственный).

Новый маршрут привел к объекту, которого я раньше не видела.

На дне оврага обнаружилось наполовину вросшее в землю сооружение гибридной архитектуры: не то блиндаж, не то землянка. Окон у него не было, а вот дверь настойчивая я отыскала и даже открыла, машинально возвестив о своем приходе сказочным:

— Тук-тук! Кто в теремочке живет?

Так называемый теремочек подошел бы в качестве места жительства мышкам и лягушкам. Возможно, постройка задумывалась как собачья будка — для не самого крупного песика. Чтобы заглянуть внутрь, мне пришлось согнуться вдвое, никак иначе я в дверцу не проходила.

Естественно, руку с мобильником я сунула туда прежде, чем голову, но это не особо помогло. Встроенный фонарик честно высветил засыпанный разным мусором пол и позорно спасовал перед чернильной тьмой в дальнем углу. А как раз там, судя по интригующей возне, таился ответ на вопрос о населении теремочка!

Я присела, на корточках пролезла в помещение, отважно и настойчиво потянулась рукой с сотовым светочем к источнику шума…

Надо было мне, идиотке, сначала по сторонам посмотреть!

Выполняя физкультурное упражнение «Низкий присяд с вытянутыми руками», я была маломобильна и не смогла отпрыгнуть влево, услышав очень близко справа подозрительнейший шорох.

Удар по голове выбил искры из глаз, но светлее мне не стало, наоборот — неуютный мир полностью погрузился во тьму.

Ночь с воскресенья на понедельник стала для меня бессонной. Недолгое вынужденное беспамятство не в счет — отдохновения оно мне не подарило.

В чувство меня привел запах. Не нашатыря, нет — очень крепкого спиртного.

— Фу, что за гадость?! — очнувшись и отплевавшись, спросила я.

Этикетка с надписью вроде «rsrs» выглядела знакомой, но вкус напитка я не опознала.

— Уж так и гадость? Многим нравится, — хмыкнул Генрих. — Местный специалитет — чача. Хлебни еще глоточек, больше пока не надо.

Доброму человеку, который говорит уверенно и вроде знает, что делать, подчиняешься машинально. Я послушно хлебнула хваленой чачи (вот что, стало быть, означают эти четыре буквы), закашлялась и прослезилась. Зрение затуманилось, не позволяя сориентироваться:

— Где мы? Что случилось? А Алка здесь?

— Здесь, здесь, — успокоил меня Генрих, убирая бутылку.

Я проморгалась и прозрела, увидев лежащий на полу фонарик. Направлен он был на меня, а за границами светлого круга царила непроглядная мгла, и в ней явно кто-то ворочался.

Я потянулась к фонарику и обнаружила, что руки меня не слушаются. Нет, они не отнялись, просто были связаны за спиной!