Елена Логунова - Шерше ля фарш

Выпив кофе, я несколько взбодрилась и с чемоданом в одной руке и изящно задекорированной синим платочком корзинкой в другой села в свой автобус.

— Первый, это пятый! К курьеру никто не подошел! Повторяю: к курьеру никто не подошел! Курьер покидает место встречи, прикажете продолжать наблюдение? — прикрываясь ладошкой, пробормотал в уголок воротничка гражданин неприметной наружности.

— Продолжайте наблюдение, — распорядился воротничок, и неприметный гражданин успел запрыгнуть в отъезжающий автобус.

Спустя считаные минуты другой гражданин, тоже бывший бы неприметным, если бы не свежие ссадины на невыразительной физиономии, атаковал радиоузел аэровокзала, вах, умоляя и мамой прося озвучить жизненно важное объявление.

— Пассажира Инну Кузнецову, прибывшую из Екатеринодара, просят срочно подойти к информационному центру на первом этаже аэровокзала, — дважды повторило радио.

Но Инна Кузнецова объявления не услышала.

Трошкина заранее объяснила мне, на каком рейсе нужно ехать и где следует выходить. Она даже пообещала лично встретить меня у памятника Шоте Руставели.

Встретила, ага.

Плавно покачивающуюся фигурку в элегантном белом платьице я заметила издали. Она являла разительный контраст с водруженным на постамент суровым и непоколебимым мужчиной из темного камня.

— Гамарджоба, дорогая! — приветствовала я ее, как тут принято.

— Ага. А вы кто? — спросила в ответ подружка совсем как тот мальчик в самолете.

— Я твоя лучшая подруга и по совместительству сестра твоего мужа, — напомнила я и сняла темные очки.

— Ты изменилась, — заметила Алка.

— Само собой, я стала еще краше, — кивнула я. — Меня другое удивляет: ты пьяна!

Нетрезвая Трошкина — крайне редкое природное явление.

— Н-н-не-е-е…

— Какое — «не», определенно пьяна!

— Н-н-не-е-емножко, — договорила Алка, тряхнув пушистой челкой, как капризный пони.

Она попыталась показать это самое немножко жестом, но пальцы ее не слушались, образуя бессмысленную растопырку.

Язык, однако, у пьянчужки еще не сильно заплетался, да и логика ей не изменила:

— Что еще делать о-о-одинокой девушке в чужом городе, где так много хор-р-рошего вина и нет н-н-никого, кто мог бы удержать ее от пьянства?

Это явно был философский вопрос, и я промолчала. Тем более что у меня были сомнения, что я смогу и захочу удерживать одиноких девушек от пьянства. Скорее, наоборот.

— Ну, ты хотя бы успокоилась, — отметила я.

Трошкина снова кивнула:

— Йа-а…

— Ты переходишь на немецкий? Не надо, я его не знаю, — напомнила я.

— Йа-а внимательно рассмотрела записку. Почерк йа-авно Зямин, буквы ровные, н-нажим аккуратный. Н-не похоже, чтобы он н-нервничал, вот и йа-а н-не буду, — Алка дерзко икнула. — Хотя йа-а н-на всякий случай сходила с утра на плотину.

— На какую плотину?

Воображение нарисовало мне простоволосую Трошкину на высоком речном берегу. Она стояла над обрывом а-ля Катерина из пьесы «Гроза», и пьеса сия закончилась, как известно, самоубийственным прыжком героини в воду.

— Правильнее сказать, эт-то шлюз, он там. — Алка мотнула головой в напрасной попытке указать направление. — Н-ниже по течению реки, всего в паре остановок от нашего дома, оч-чень удач-чно. Там вода зам-медляется и, в-видимо, какие-то фильтры стоят, потому что н-аа поверхности скапливается разный мусор, пла-а-а…

— Плавает?

— Пла-астиковые бутылки, ветки и т-тому подобное!

— И ты смотрела, не плавает ли среди этого мусора тело Зямы? — охнула я. — Алка, тебе нужно попроситься в подмастерья к мамуле! Ты сможешь продолжить ее дело по сочинению ужастиков.

— У меня пока н-нет уверенности, что я вправе претендовать н-на участие в фа-амильном бизнесе, — немного подумав, призналась Трошкина. — Поговорим о-об этом, если Зяма ко мне вернется.

— Не если, а когда, — поправила я, чтобы не дать подружке снова впасть в уныние.

Пьяная девушка в унынии — душераздирающее зрелище и социально опасное явление. Оно крайне заразно для других девушек, которые из трезвых и веселых быстро становятся пьяными и унылыми, едва проявят толику сочувствия и женской солидарности. Я подбадривала Трошкину, не желая стать жертвой той же инфекции.

По опыту зная, что от душевных страданий прекрасно отвлекают физические, я вручила Трошкиной увесистую и неудобную корзину с кубанским гостинцем, и Алкины пыхтение и сопение быстро трансформировались из невнятно горестных в конкретно матерные.