Тамара Лисицкая - Двенадцать

— Да, конечно.

— Объясни, какого чёрта ты делаешь у моей матери? Я выгнал тебя из дому? Я не прошу тебя каждый раз вернуться домой? Я не сказал тебе, что плохо себя чувствую?

— Сказал, дал понять и не выгнал. Но, Лёва, пойми и ты меня. Я не могу разобраться в наших с тобой отношениях. Мне больно видеть тебя, я хочу понять свои ощущения и чувства, в том числе и к тебе.

— Но объясни мне, Наташа, я не понимаю — почему ты разбираешься в этом у моей мамы? Почему ты не хочешь сесть рядом, взять меня за руку и… Я вызвал врача, он приезжал. И в этот момент рядом со мной никого не было, слышишь, никого! Не было тебя, моей нежной невесты! Не было моего горячо любящего братца! Я не могу понять этого!!!

— Не кричи!!!

— Врач сказал, что у меня серьёзные проблемы… «Почему бы вам не нанять сиделку?» — сказал врач. Я собирался отдать тебе всё, я и отдал тебе всё, я хотел жить с тобой до последнего вздоха, мысль к мысли, тело к телу — и вынужден нанять сиделку для того, чтобы мне хотя бы кто-нибудь приносил воду?!

— Ты очень изменился. С тобой невозможно разговаривать… Я очень тепло отношусь к тебе. Но сейчас я должна позаботиться о себе, потому что больше обо мне никто не позаботится.

Я повесила трубку. Какое-то время ждала, что он перезвонит. Не перезвонил. Упрямый, капризный псих. Совсем с ума сошёл. Я никогда его таким не слышала… Однако и я хороша! Даже не спросила, что сказал врач… Не дура ли? Даже не поинтересовалась!

— Лёва?

— Что опять?..

— Что сказал врач?

— Ему не понравился результат моих анализов… Долго объяснять. Он считает, что я не долго протяну, если им не удастся замедлить процессы… Интоксикация. Я не силён в медицинских терминах.

Его голос был тусклым.

— Может быть, сказать Юлии Марковне?

— Не стоит.

(Ненормальный псих.)

— Лёва, я сейчас должна пожить отдельно… У меня слишком много проблем (сказать ему о ребёнке?). Я… Я очень переживаю за тебя, правда… Но я не могу сейчас полностью заняться тобой… Давай положим тебя в больницу, и пока ты подлечишься, я здесь со всем разберусь… Кстати, а почему ты до сих пор не в больнице, если им действительно кажется, что всё так серьёзно? Странные врачи — пугают, но не лечат… Они предлагали тебе лечь в больницу?

Тишина. Тяжёлый вздох со скрипом.

— Если я лягу в больницу, ты можешь погибнуть. Я — твой хозяин, твой спаситель и твоя судьба… Когда ты приедешь домой?

Чапа залился счастливым лаем: пришла Юлия Марковна. Очень вовремя пришла. Я повесила трубку и была этому рада.

— Вера Павловна меня задержала, Наташенька. Вы не представляете, что творится! По радио передали, что в сегодняшней газете будет очередной материал! Сенсация! Очереди у газетных киосков! А ведь ещё не вечер!

Она вручила мне стопку газет.

Усилием воли вычистив из памяти все мысли о Лёве, я занялась делом. Прежде всего перечитала заново весь этот бред. В очередной раз пришла в ужас от того, насколько всё это — удачно сделанный продукт. Газетный сериал с реальными действующими лицами и мистически осведомлённой (замешанной? соучаствующей?) авторшей. Кровавая жвачка. И ведь читают! И ведь ждут очередное убийство! И ведь огорчатся, если всё это прекратится!

Пафосные заглавия, сюрреалистические фотографии. И сердце вдруг заныло — совпало!!! Задыхаясь, с хрипом, жаром и дрожаньем я вертела в руках полосу с фотографиями. Так, вот так, теперь так, ещё поворот — скрюченные тела Андрея Лагунина и «Лоры Ленской» на полу абсолютно повторили кудрявые завитушки иероглифа-символа Рака! Точно говорю! Я даже прочертила карандашом на фотографии стержни-хребтины лежащих. Один к одному! Я подтащила к себе второй номер «Вечерки», параллельно растерзала бульварный гороскоп и вырвала, очистила от текстов следующий по порядку иероглиф. Крючок Льва до одури легко совпал с обугленной гусеницей, органическим остатком гениального учителя Брониславы Брониславовны Брочек! Мне стало жарко… Да что же это за дизайнер чёртов поработал?

Дальше дело пошло быстрее. Я выдирала из гороскопа знак, прикладывала к фотографии «С места происшествия» в «Вечерке», недолго вертела, искала нужный угол, а чаще всего с ходу вписывалась иероглифом в намеченный смертью узор. Я ужасалась этому совпадению, с ума сходила, представляя себе тонко чувствующего убийцу-творца… Но больше всего меня пугало, оглушало, лишало дара речи, бросало в пот и слёзы, заставляло дрожать и корчиться вот что — мои собственные штрихи в этих натюрмортах! От первой и до последней фотографии составителем композиций являлась я! Я, управляемая не своим помутившимся мозгом, а кем-то (КЕМ-ТО!), падала в нужном месте, рисовала на полотнах нужные знаки, находила отметины на телах убитых. И Макс — ведомый кем-то наверняка — фиксировал намеченные знаки на плёнку. При этом даже крупный план снимков сохранялся одинаковым… Я сжала пальцами отёкшие виски. Макс говорил, что фотоаппарат ему всучают насильно. Он, Макс, тоже включён в процесс… Какой бред, какой кошмар!