Кирил Бонфильоли - Эндшпиль Маккабрея [=Не тычьте в меня этой штукой]

— Не вполне, — ответил я. — Прокталгия обострилась.

Он не стал уточнять; ну и ладно, в самом деле.

— Заявление Ч. Маккабрея, — деловито сказал он головорезу-стенографисту, — сделанное там-то и там-то, тогда-то и тогда-то в присутствии меня, такого-то и такого-то, и засвидетельствованное мною, другим таким-то и таким-то. — На этих словах он ткнул в моём направлении пальцем, точно умелые парни с телевидения. Я не колебался — пришло время немного повыступать.

— Я не убивал Крампфа, — сказал я, — и понятия не имею, кто мог это сделать. Я британский дипломат и я заявляю настоятельный протест против такого позорного со мной обращения. Я предлагаю вам либо выпустить меня немедленно, либо дать мне возможность телефонировать ближайшему Британскому Консулу, пока вы не испортите свои карьеры безвозвратно. Сможете написать без ошибок «безвозвратно»? — поинтересовался я через плечо у стенографиста. Но тот больше не записывал мои слова — он надвигался на меня с дубинкой в волосатой лапе. Не успел я даже съежиться, как дверь распахнулась, и в кабинет вошли два почти идентичных человека.

Этот последний кафкианский штришок окончательно меня доконал — я поддался приступу истерического хихиканья. Никто на меня и не смотрел: помощник шерифа уползал прочь, сам шериф проверял документы парочки, а парочка смотрела сквозь шерифа. Затем уполз и шериф. Я взял себя в руки.

— Каково значение подобной интрузии? — спросил я, не прекращая хихикать, словно окончательно спятившая тварь. Парочка была очень вежлива — они просто сделали вид, что не услышали меня, и уселись рядышком за шерифский стол. Они были поразительно похожи: те же костюмы, те же прически, те же аккуратные плоские чемоданчики, те же неприметные вздутия под изящно скроенными левыми мышками. Они походили на младших братьев полковника Блюхера. По-своему, по-тихому, они, вероятно, были весьма зловещими людьми. Я собрался и прекратил хихикать. Джоку, судя по всему, они совсем не понравились — он задышал через нос, а это верный знак.

Один из парочки вытащил маленький проволочный магнитофон, кратко его проверил, выключил и откинулся на спинку, сложив руки на груди. Второй извлёк тонкую манильскую папку, с лёгким интересом прочёл содержимое и откинулся на спинку, сложив руки на груди. Ни разу не посмотрели они друг на друга, не посмотрели и на Джока. Сначала некоторое время они смотрели на потолок, словно потолки им в новинку, затем посмотрели на меня, словно я — отнюдь нет. Они смотрели на меня, как будто рассматривали меня во множестве каждый день, и пользы им от этого было совершенный ноль. Один, словно по неслышимой подсказке, наконец промолвил:

— Мистер Маккабрей, мы представляем маленькое Федеральное Агентство, о котором вы никогда не слышали. Мы подчиняемся непосредственно Вице-Президенту. Мы имеем возможность вам помочь. У нас сложилось мнение, что вам срочно требуется помощь, и мы можем сказать, что это мнение сложилось у нас по продолжительном изучении ваших действий последнего времени, которые представляются нам идиотскими.

— О, а, — слабо высказался я.

— Я должен сразу довести до вашего сведения, что нас не интересует обеспечение правопорядка как таковое; в действительности, означенный интерес зачастую вступает в конфликт с нашими конкретными обязанностями.

— Да, — ответил я. — А вам не знаком парень по фамилии полковник Блюхер? Или, если уж об этом зашла речь, другой парень — по фамилии Мартленд?

— Мистер Маккабрей, мы чувствуем, что на данной стадии развития событий наилучшим образом мы способны помочь вам только в том случае, если вы станете отвечать на наши вопросы, а не задавать свои. Несколько правильных ответов вытащат вас отсюда за десять минут; неправильные ответы или чрезмерное количество вопросов с вашей стороны заставят нас потерять к вам интерес, и мы как бы просто вернём вас в руки шерифа. Между нами и не для протокола, лично я не хотел бы задерживаться по обвинению в убийстве в этом округе. А вы, Смит?

Смит энергично затряс головой, плотно сжав губы.

— Валяйте, спрашивайте, — проблеял я. — Мне нечего скрывать.

— Что ж, даже это уже несколько не чистосердечно, сэр, однако не станем пока заострять внимание. Не будете ли вы добры для начала сообщить нам, что вы сделали с негативом и оттисками некой фотографии, ранее находившихся во владении у мистера Крампфа?

(А вам известно, что когда в старину моряк умирал прямо в море и мастер-парусник зашивал его в брезентовую рубашку вместе с якорной скобой, перед тем как предать его тело глубинам, последний стежок по обычаю делался через нос трупа? Чтобы дать ему последний шанс ожить и заорать. Вот в тот миг я ощутил себя таким моряком. Я ожил и заорал. Этот последний стежок наконец пробудил меня от каталептического транса, в котором я, должно быть, пребывал уже много дней. Очень, очень много народу очень, очень много знает о моих делишках: игра окончена, все известно, бога в небе нет, сонная улитка лишилась своего тёрна, а Ч. Маккабрей остался «дан ля пюре нуар». [178] «В черном пюре», на бобах (искаж. фр.). Он был туп.)