Кирил Бонфильоли - Что-то гадкое в сарае

— Ну, ну, — вымолвил я, потрепывая то, что мнилось мне Сониным плечом, а на поверку, к моему вящему смущению, оказалось предметом, порнографами поименованным «трепетным бугорком», и владелица его включила свой паровой свисток по новой. — Ой, извиняюсь, — промямлил я, улепетывая; моя тщательно выстраиваемая репутация «уно ди куэлли» [28] Одного из тех ( искаж. ит. ). разбилась вдребезги.

Вниз и наружу через черный ход: не виднелось там ничего, кроме двусмысленных силуэтов особо-ценных кустов, не ощущалось ничего, кроме дурманящих запахов ночецветных как-их-там, и не слышалось ничего, кроме урчания моего по-прежнему не удовлетворенного живота.

Джордж мог быть где угодно, насильник — даже более того, ежели подвиги не лишили его последних сил.

звучало у меня в голове. Ночная сорочка Сони — короткой разновидности, рассчитанной на уровень моря, — лежала, изволите ли видеть, на полу, предполагая изнасилование изощренное и неспешное.

Стало быть, в саду делать нечего; подлые драки — один из моих любимых видов спорта на свежем воздухе, верите ли, однако мне по душе некоторые преимущества, а тенистые кустарники, разбухшие от обезумевших насильников, не отвечают моим представлениям о благоприятной территории. Свою долгую жизнь и отменное здоровье я приписываю трусости.

Я опять зашел в дом и снял телефонную трубку. После чего снова ее положил. Возможно, Соне врача не захочется ; быть может, биде и таблетка кодеина окажутся как раз тем, что доктор покусал, если мне позволено будет сочинить поговорку. А Джорджу не захочется , чтобы силы охраны правопорядка либо иные третьи лица прознавали о вторжении в тайный садик его супруги.

Посему сделал я следующее: смешал крепкий коктейль из джина и апельсинового сока — как раз такие, по моим данным, любила Соня, — принес его ей в спальню и прописал немедленное потребление под аккомпанемент множественных «ну-ну, дитя мое». После чего спустился и составил подобное же снадобье для себя, только изготовлено оно было из виски и содовой. Затем отведал еще одну порцию — средство на вкус оказалось гораздо лучше, а кроме того, сообщило мне молниеносную решимость пересечь двор и отыскать Сэма.

— Сэм, — сказал я, когда он открыл на мой стук. — Через дорогу — передряги.

— Всего лишь передряги? — уточнил он. — Судя по звуку, то был съезд паровых тягачей. Думал заглянуть, но решил не совать нос. Могли оказаться личные прения.

Я в общих чертах обрисовал ему ситуацию, и он сходил в другое крыло дома за Виолеттой. Та появилась с лицом, испятнанным слезами и покрасневшим, и я воздел недоуменную бровь.

— Все хорошо, — ответствовала она. — Это все рак.

— Рак? — вскричал я, шокированный такой трагической откровенностью. — Но, дорогая моя, как же вам удалось его подхватить?

— Это не я. Это водопроводчик.

— Вы плачете из-за того, что у водопроводчика рак?

В обычных условиях Сэм с интересом наблюдал бы за дальнейшим развитием диалога, наслаждаясь запутанными мыслеформами Виолетты, но время поджимало.

— Водопроводчик, — объяснил он, — рьяный рыболов, они тут все такие. Сегодня принес нам двух прекрасных морских раков, живьем, не жульем [30] Аллюзия на популярную песню «Молли Мэлоун», ставшую неофициальным гимном Дублина, о торговке рыбой XVII века, кричавшей «Раки-ракушки, живьем, не жульем». . Виолетта их варит, а они стучатся в крышку кастрюли, и стук этот наполняет ее состраданием. Hinc illae lachry-mae [31] Вот откуда эти слезы ( искаж. лат. ), вот в чем подоплека. .

Виолетта улыбнулась — очаровательно, бессмысленно, сквозь слезы.

Через минуту мы уже были в «Ле Шерш-фюит», где все колотилось весело, как свадебные бубенцы. Джордж был весь в грязи, глицинии и гравийных царапинах — он по-бригадирски скрежетал в телефон. Соня принимала ошеломляющие позы хорошенько изнасилованной особы, напоминавшие Эмму Гамильтон в роли Лукреции [32] Эмма, леди Гамильтон (Эми Лайон, 1765–1815) — английская куртизанка, любовница лорда Нельсона. Лукреция — согласно римскому историку Титу Ливию, римская аристократка, изнасилованная Секстом Тарквинием, сыном последнего римского императора. Рассказав о своем позоре родне, совершила самоубийство, а ее тело, выставленное на обозрение народу, стало достаточным основанием для восстания против императорской власти и установления Римской республики. , а также исторгала из глубин грудной клетки громогласные и не подобающие той всхлипы. Виолетта кинулась к Соне и сама завела репертуар «ну, ну» и «что вы, что вы» — но втуне, ибо Соня просто-напросто переключилась в регистр повыше. Виолетта твердой рукой направила ее в ванную умыть лицо или что там женщины делают друг с другом в минуту расстройства.