Душа моя положительно взбодрилась. За исключением перспективы провести несколько десятков лет в тюрьме, горизонт был вполне чист. Из кухни доносились взрывы хохота: там Джок, я полагаю, показывал мою фотографию своему доминошному приятелю и кухарке. Я снисходительно просиял.
Объявили, что ужин подан.
Едва ли есть нужда отмечать, что я не отношусь к числу тех, чей разум постоянно застревает на провианте; однако ежели он время от времени так поступает, обращаясь в сем направлении, то уж целеустремленности ему не занимать; а в особенности, как в данном случае, если выставленная на рассмотрение гастрономия представляет собой цесарку, сей триумф искусства птицевода. Конкретный пернатый друг был образцом до необычайности хорошей выводки: должно быть, жизнь он вел прекрасную и укромную. В тесной взаимосвязи с ним, распевая задумчивые лэ о каменистых склонах Пьемонта, то и дело опрокидывалась бутылочка «Бароло». Редко доводилось мне проживать столь счастливый и более невинный час, однако же, как нам излагает сам Мастер, только разнежишься — и вот тебе, из-за острого угла, из темного проулка выползает Судьба, перебирая в пальцах набитую угорью кожу, предназначенную для чьего-то затылка [178] Аллюзия на фразу из «Неудобных денег» П.Г. Вудхауса (гл. 13, 1916), перевод Н. Трауберг.
.
Я отшвырнул финал моих «Ромео э Джульетты» в угли догорающего очага и окинул Иоанну чем-то вроде супружеского взора. Она воздела бровь, вылепленную, как чайкино крыло. Я подмигнул. Зазвонил телефон.
То был сентенир. Он подумал, что мне будет небезынтересно: случилось еще одно изнасилование. Супруга томатовода. Как и прежде — сатанинские атрибуты, но с вариацией: вышибив из нее сознание тою же разновидностью деликатного апперкота, полукругом на ее голом животе, значительно ниже пупка он помадой вывел слово «секретарь».
— Довелось ли вам прочесть сегодня вечером газету? — спросил я.
— Видел ваше фото, сэр, но со всей статьей, как вы бы выразились, не ознакамливался — меня на это дело вызвали, э?
— Так поглядите еще раз на пузико этой дамочки, — сказал я. — Сдается мне, вы убедитесь, что слово, там изображенное, читается «Секарий».
Я устало поднялся из кресел, ощущая себя старым, как первородный грех.
— Ну вот, — вздохнул я. — Назад, на галеры.
— О, это хорошо , — сказала Иоанна. — Наперегонки до спальни?
— Я не это имел в виду.
— Только что — именно это.
— Только что я вступал в средний возраст. А в данный момент вполне готов к жмуркам для жмуриков.
— Хорошо, тогда поиграем в больных и медсестер: ты будешь гнаться за мною наверх, только очень медленно; чтобы экономно расходовать мужские силы.
— Ох, ну что ж, — отвечал я.
Душа моя к этому не очень лежала, но я оценил Иоаннины старания помочь. По некой причине, изволите ли видеть, мы не можем с нею беседовать как полагается.
В ней жизнь покамест теплится,
Стыд сберегает цвет лица
За руки опустелые,
За губы онемелые, —
Любовь запечатлеется
В словах, как рукоделие,
Что вьется мукой без конца,
Но жара молнии нет в них
И смысла гром уже затих.
«Эпилог»
Зловещие сновиденья мои пронзил отвратительный вой; я пробудился, содрогаясь. Но то был всего лишь Джок — он взбирался по лестнице с моим чайным подносом, распевая «Улетим на леденце» [179] «Улетим на леденце» — песня американского композитора Ричарда Уайтинга на стихи Сидни Клэра, исполнявшаяся Ширли Темпл в музыкальной комедии Дэвида Батлера «Ясноглазка» (1934).
лучшим своим фальцетом. Получается у него вполне себе неплохо, но всякой Ширли Темпл свое место и свой час.
— Этот «обад» [180] Утренняя серенада ( искаж. фр. ), иронически — кошачий концерт.
, иначе «маттината» [181] Утренник ( искаж. ит. ).
, больше не должен повторяться, Джок. Моей печени от него больно. «Проклят будь тот, кто приветствует брата своего поутру громким голосом», как любило отмечать Второзаконие [182] Аллюзия на гл. 27.
.
В отместку он позволил некоторой массе чаю пролиться на блюдце, мне в тот миг передаваемое, после чего намеренно промокнул протечку хорошо вызревшим носовым платком. Шах, мат и гол в мои ворота. Чай — когда я смог заставить себя его отведать — на вкус был как воды Вавилонские, в которые наплакали просто безудержно.
— Как у нас сегодня кенар?
— Нога болит.
— Тогда призови лучшего ветврача, которого только можно купить за деньги, никаких средств не жалей. Неплохо отзывались о мистере Блэмпайде.
Читать дальше