Антон Леонтьев: Пепел книжных страниц

Любым.

И заметила, что в глубине тайного хода возникла темно-синяя дверь с рукояткой в виде разинутой пасти льва.

Третий раз за последние несколько часов.

Ее дверь.

Нина обернулась. Славик придет в себя и будет снова приставать и канючить, прося стать его женой, чтобы потом снова изменять с блондинистой грудастой работницей отдела аспирантуры Анечкой и ей подобными.

Доктор Дорн, вне всяких сомнений, в два счета справится с явно переоценивавшим свои силы (и ставшим жертвой идолов ложного авторитета — своего собственного! ) профессором Штыком и снова будет просить стать ее женой и сопровождать по мирам.

А дверь, ее дверь, была только ее.

Как поступить, она решит: через семь минут!

Та-а-ак…

Нина быстро подошла к двери, распахнула ее и нырнула в спасительную тьму и…

…и, толкнув дверь, вдруг поняла, что оказалась в небольшом коридорчике, который вел куда-то в освещенную комнату, полную людей, в дверях которой стояло двое: кто-то высоченный, при обвислых усах, в мундире, и прикрываемый им низенький, при пышных бакенбардах, в плаще. Кинув взор в мутное, мухами засиженное оконце коридорчика, Нина увидела одетую по старинной моде даму, тащившую по стремительно темневшей улице сорванца в матросском костюмчике, грызшего ярко-изумрудный леденец-петушок на палочке.

Мальчик, посмотрев в сторону Нины, вдруг показал ей сине-зеленый язык, а Нина показала ему язык в ответ.

Судя по всему, это становилось их традицией. Причем литературной.

Куда она попала, было пока неясно, да и с какой миссией , непонятно. Пока еще непонятно. Но, судя по гардеробу дамы, угодила в годы тридцатые-сороковые XIX века.

Нина последовала по коридору дальше, затаилась у порога в комнату и окинула взглядом большую, на первый взгляд комичную , а на второй — весьма зловещую группку людей: много мужчин, несколько дам.

И внушавший трепет огромный жандарм, стоявший к ней спиной и провозгласивший:

— Приехавший по именному повелению из Петербурга чиновник по особым поручениям требует вас сей же час к себе. Он остановился в гостинице.

Эти сакраментальные слова, а также возникшая за этим уморительная немая сцена, во время которой все находившиеся в комнате, словно громом пораженные, приняли разнообразные позы, не оставляли сомнений, куда она попала.

«Ревизор» Николая Васильевича Гоголя, финальная сцена.

Но если все, собственно, на этой пантомиме и закончилось, то с какой миссией она угодила в эту литературную вселенную?

В этот момент из-за спины жандарма вынырнул юркий штатский при бакенбардах и в плаще, заявив неожиданно гулким голосом человека, привыкшего повелевать:

— Впрочем, ждать необходимости нет, дамы и господа! Спешу довести до вашего сведения пренеприятнейшее известие : ревизор, присланный по именному повелению в ваш город, то есть ваш покорный слуга, уже здесь! Не следует терять времени, нежась в провинциальных гостиницах, напрочь дрянных, ибо работы для меня у вас, как смею предположить, руководствуясь моим многолетним ревизорским опытом, непочатый край. Ну-с, начнем прямо сейчас!

Нина поняла: то, что закончилось в пьесе Гоголя, в мире, возникшем на основе этого произведения, имело продолжение. Причем, судя по тону и повадкам ревизора, на этот раз истинного, продолжение для аферистов, воришек, мухлежников и грешников губернского города N. более чем пренеприятнейшее.

После слов ревизора лакей, стоявший в глубине гостиной и державший зажженный подсвечник, уронил оный, и гостиная погрузилась во тьму.

Послышались сопение, кряхтение, шаги, чей-то громкий, мужской, крик: «Принесите новых свечей!» и более тихий, женский: «Ах, баловник, не распускайте рук!»

Наконец появились слуги с новым зажженным подсвечником, который осветил гостиную в доме городничего в губернском городе N. Казалось, ничего не изменилось. Все те же растерянные, пораженные, шокированные физиономии, вычурные жесты и театральные позы.

Ну, или почти ничего.

Потому что прибывший по именному повелению ревизор недвижимо лежал на пороге комнаты. А из его груди торчал острозаточенный письмооткрыватель.

«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!»

Жандарм, тупо уставившись на ревизора, склонился над ним и сипло прошептал:

— Кажется, мертв! Убит!

И обвел крайне подозрительным взглядом всех присутствующих. Нина, всматриваясь в лица местного жуликоватого истеблишмента, увидела игру разнообразнейших чувств: радости, испуга, надежды, изумления.