Антон Леонтьев: Пепел книжных страниц

Ручки у двери с обратной стороны не было. Нина толкнула ее — заперта.

— Это не смешно, Ипполит Кириллович!

Ей в самом деле было не смешно.

Присмотревшись, Нина поняла, что в коридоре, в который она попала, не было ни единого окна — только массивная черная дверь на обратном конце.

Внезапно дверь эта распахнулась, и оттуда в коридор ввалилось несколько человек.

Одного из них Нина знала: это был рыжебородый убийца с бородавкой промеж глаз. И теперь со свежим багровым шрамом через весь лоб.

И вдруг Нина поняла, что никакого Ипполита Кирилловича не будет. Это была ловушка.

Ловушка для нее.

Надвигаясь на нее и помахивая турецким ятаганом, как две капли воды похожим на тот, которым был убит Федор Павлович Карамазов , рыжебородый просипел:

— Нина Петровна, молодец, что приехала! Ты, тварь, причина наших несчастий! Из-за тебя мы лишились столь выгодного дела, из-за тебя, мразь, столько товарищей полегло. Но главное, что наш босс, доктор Дорн, жив, покалеченным сумев спастись с баржи. Он тут, он ждет тебя — и мы сейчас отведем тебя к нему, чтобы он сумел поквитаться с тобой за все, что ты нам устроила. И потом он отдаст тебя, вернее, то, что от тебя, Нина Петровна, останется, нам, и мы с тобой позабавимся!

Он ринулся на нее, а Нина бросилась бежать по коридору в противоположном направлении, повернула за угол — и поняла, что попала в тупик.

— Доктор Дорн ждет, Нина Петровна! Он хоть и не то, что прежде, но он сумеет тебя покарать!

Понимая, что выхода нет, Нина ощупывала обклеенную обоями с анютиными глазками стену, под которой не было скрыто никакой тайной двери.

Значит, придется умереть, причем умереть мучительно и позорно?

Нина прислонилась к холодной стенке спиной, готовясь дать отпор. Она будет кусаться, драться, использовать приемы самообороны от сексуального маньяка.

Только с оравой дюжих мужиков, к тому же вооруженных, она не справится.

Так что же ей делать? Выхода не было…

В этот момент Нина почувствовала, что в спину ей что-то уперлось. Она инстинктивно повернулась — и поняла, что это ручка двери.

Ручка в виде разинутой пасти льва от темно-синей двери, которая вдруг образовалась у нее за спиной.

— Что молчишь, дрянь? Понимаешь, что песенка спета? Ну да, это так! Ну, вот и мы, Нина Петровна…

И еще до того, как ватага бандитов, желавших вытащить из нее жилы и сдать на руки своему боссу, доктору Дорну, приблизилась к пленнице, Нина дернула дверь и шагнула в клубившуюся за ней темноту и…

…и второй раз за самую короткую ночь года выбежала в коридор «Книжного ковчега» в особнячке Георгия Георгиевича, тяжело дыша и обливаясь потом.

И быстро захлопнула за собой дверь, опасаясь, что те, кто преследовал ее, явятся за ней сюда.

Но дверь, которую она закрыла, была не ее дверь, а другая , которая вела в тайный ход за книжной полкой.

Ее же дверь исчезла.

Вылетев в засыпанный разорванными книжными страницами коридор, Нина увидела Георгия Георгиевича, пихавшего ногой сидевшего у полки и прижимавшего к голове руку с кухонным полотенцем профессора Штыка.

Ну да, здесь прошло семь минут, а в мире, где она побывала, почти семь месяцев!

— Ниночка, вернулись! — пробасил Георгий Георгиевич, ориентируясь на шум и вскидывая на нее темные очки. — И где в этот раз побывали?

— Там, где я должен был побывать! — проворчал профессор Штык. — И спасти свою Прошу…

Прошу — то есть Прасковью Федоровну, супругу Ивана Ильича, отравившую при помощи доктора Дорна несчастного мужа — и затем саму ставшую жертвой беспринципного медика, окрыленного успехами применения таллия в качестве яда и отправившегося в Петербург за длинным рублем.

Вернее, царским червонцем.

Получается, профессор Штык так рвался туда, в мир «Смерти Ивана Ильича», чтобы помочь своей любимой, пусть и преступной, Проше. И сделать так, чтобы доктор Дорн не убил ее?

Нина тяжело вздохнула, а потом склонилась над профессором:

— У вас вся лысина в крови. Вызвать «Скорую»?

Ну да, она это и хотела сделать семь минут назад — вернее, семь месяцев.

— Отстань от меня! — завизжал профессор, внезапно вскакивая и бросаясь в тайный ход за книжной полкой. — Дверь, где моя дверь? Я хочу туда, к моей Проше!

Георгий Георгиевич, бросив на пол перепачканное кровью полотенце, простонал:

— Ну, не откроется она по твоему желанию, Боря, я же тебе это миллион раз говорил. Книги сами выбирают нас, а не мы их. И раз тебе туда доступа нет, значит, есть на то причина. Ниночка за вечер вон целых два раза побывала.