Алан Гатаев - Выбор Блейка

– Саймон Джонс, – ответил секретарь с важным видом.

– Очень просторно. У вас тут все на виду и на слуху, правда?

Мы взяли у секретаря кофе, и тот уселся за свой рабочий стол, явно раздраженный моим наблюдением. Я снова стал говорить тише.

– Главное, заставить его чувствовать себя некомфортно. Тогда он начнет совершать ошибки, проговариваться. Понимаешь?

– То есть, ты думаешь, он будет врать?

– Боже мой, он ведь редактор крупной газеты. Разумеется, он будет врать. Даже не сомневайся в этом. У него это что-то вроде рефлекса – говорить то, что ты хочешь услышать. Он собьет тебя со следа, глазом не моргнув. У него в неделю бывает, по крайней мере, одна неприятная беседа с теми, кто платит ему зарплату. И ему еще не то приходится делать, чтобы не выдать истинное положение дел. Но если получится выбить его из седла, то он выдаст что-нибудь важное для нас.

Дверь в кабинет Эдлера открылась, оттуда высыпался рой редакторов и их помощников. Все что-то шумно обсуждали, растворяясь по кабинетам.

– Вы можете проходить, – сказал секретарь, странно покосившись на меня.

Кабинет Эдлера оказался на удивление уютным, сравнительно небольшим. Мебель была подобрана со вкусом. На стенах висели гравюры мастеров Возрождения. Скорее всего, это были оригиналы. В центре кабинета стоял стол для совещаний из темного лакированного дерева на двенадцать персон. Эдлер пригласил нас к своему рабочему столу и рассадил в удобные анатомические стулья, сделанные по дизайну кого-то из шведов, повернутых на комфортной фурнитуре. Все вокруг источало спокойствие и умиротворение. Тем интереснее.

– Прошу меня простить. У меня мало времени, поэтому не могли бы мы сразу перейти к делу, – быстро проговорил Эдлер. Ему было за пятьдесят, выглядел он довольно подтянутым для своих лет. Двигался Эдлер очень плавно и уверенно. Его голубые глаза разглядывали меня с интересом, он будто пытался снять с меня мерку для гроба. Я понял, что он начал привычную игру в поддавки, а значит будет терпеливо ждать, пока я не выдам ему все свои карты, после чего его обширный жизненный опыт подскажет ему, как меня облапошить. У меня в арсенале было единственное противоядие от таких трюков – заставить себя ненавидеть.

Не произнося ни слова, я стал разглядывать кабинет. Дженкинс, не готовый к такому тактическому ходу, беспокойно заерзал на своем месте. Через три долгих минуты молчания Дженкинс посмотрел на меня почти умоляющим взглядом, но я, как ни в чем не бывало, продолжал разглядывать гравюры. Молчание действительно начало затягиваться. Эдлер переводил дружелюбный взгляд с Дженкинса на меня и обратно, также сохраняя молчание.

Дженкинс не выдержал первым и пытался заговорить, но я одернул его. Заметив это, Эдлер удивленно посмотрел на нас.

– Итак, господа, я вас слушаю, – фраза прозвучала настолько нелепо и натянуто, что я едва удержался от улыбки.

– Неплохие гравюры, – начал я поддевать Эдлера, – Маркес, насколько я понимаю.

– Нет, – холодно ответил он. – Это Мантенья. Я увел ее из-под носа нью-йоркского музея искусств.

– Представляю, как себя чувствовал Парсонс, – радостно воскликнул Дженкинс, ухватившись за возможность вклиниться в беседу. Я посмотрел на него с иронией. – Томас Парсонс, директор музея, – прокашлял Дженкинс. – Он друг семьи.

– Неужели! – процедил Эдлер. – Господа. Прошу вас. У меня мало времени. Зачем вы ко мне пришли?

Помолчав еще минуту, дождавшись, пока Эдлер не станет раскачиваться в разные стороны, наполняясь злостью, я кивнул Дженкинсу.

– Позавчера одна из ваших сотрудниц была убита на пороге своего дома, – проговорил он, будто вместо слов выплевывал горячие гвозди.

– Вы говорите про Мери Ламберт, – выдохнул Эдлер, моментально состроив грустную мину. – Да, это, несомненно, трагедия.

Глаза Эдлера, напротив, стали источать небрежную уверенность. Внутренне он был готов к моим трюкам, а я, казалось, просчитался.

– Что вам известно об этом? – продолжил Дженкинс.

– Только то, что удалось раскопать моим людям, – реакция его была отточена до автоматизма: легкий налет сожаления и скорби, руки спокойно складывались на столе. – Вы знаете, Мэри была перспективной. Я собирался ее повысить.

– Мы говорили об этом с ее коллегами, – перебил его Дженкинс, не дав выговориться.

– Это мне тоже известно, – сказал Эдлер, потеряв мысль. Дженкинс слишком рано прервал его, подумал я, но не стал вмешиваться.

– Мы бы хотели знать, над чем она работала, – сказал Дженкинс.