Татьяна Луганцева - Предупреждает не только Минздрав [litres]

Проснулась Яна от какого-то внутреннего толчка, ощущения опасности. Дёрнувшись, она чуть не упала с секционного стола.

– Интересно, сколько я проспала? Яков, наверное, еще не пришёл. – Цветкова протёрла глаза и села, свесив длинные ноги.

Она попыталась оценить своё физическое самочувствие, но не успела. Яна явственно услышала какой-то шорох и металлическое лязганье. Она насторожилась, потому что шум раздавался со стороны закрытой двери в морг. Цветкова мгновенно вспомнила, о чем ее предупреждал Яков Валентинович, и поняла, что это лезут бандиты за телом.

– Чёрт-чёрт-чёрт… – запаниковала она, забегав без обуви по холодному кафелю в поисках хоть какого-то спасения.

«Врешь, не возьмёшь», – подбадривала она себя, хватаясь за металлический остов какого-то прибора, отдалённо напоминающего капельницу. Хотя что капельница могла делать в морге?

Дальше додумать она не успела, потому что замок щёлкнул и дверь медленно поплыла в сторону.

Яна хотела издать воинственный клич индейцев апачи, но от страха потеряла голос, а потому молча, что есть силы огрела вошедшего металлическим штативом. Раздался глухой звук, который всегда раздаётся при ударе по голове. Яна почувствовала себя так, словно это ее ударили по башке, потому что перед глазами возникло самое дорогое ее сердцу лицо с красивыми, широкими скулами, веснушками, лёгкими гусарскими усами и темными, выразительными глазами.

– Мартин? – спросила она, понимая, что все-таки не лишилась дара речи.

– Яна? – ответил он, и тут с его кудрявого чуба по бледной коже лба потекла струйка крови.

Мартин заморгал, словно пытаясь ее убрать, чтобы она не мешала любоваться Яной, а потом медленно осел на пол.

Иван Демидович Головко внезапно ощутил острый приступ депрессии. Нет, возможно, она у него и раньше была, но в родном городе, в родном театре это не ощущалось сильно. Тем более он всегда знал, что может снять стресс водочкой или коньячком. Но с тех пор, как он нашёл свою коллегу мёртвой в гробу, что-то пошло не так. Сейчас вся труппа пребывала в какой-то эйфории от гастролей в большом красивом городе и ожидала чудес, а ведущий артист Головко совсем не разделял их позитива.

Именно здесь, в городе туманов и белых ночей, он начал всматриваться в своё лицо и понимать, что уже лет двадцать как не должен был играть героев-любовников, принцев и прочих молодых, с горячим сердцем людей. Живот, мешки под глазами, крашеные волосы – хорошо еще, что свои… Иван Демидович начал думать, что в своем театре это как-то прокатывало, потому что там и Снегурочка была «своя», то есть преклонного возраста, но здесь… да еще с этим наглым режиссёром-авангардистом… Головко стал бояться, что завалит спектакль, и все пострадают из-за него. Боялся позора, своей старости, насмешек… А самое главное – после трагического случая с Зинаидой Макаровной он боялся играть в этом спектакле. Но об этом Иван Демидович не признавался никому, даже самому близкому другу.

Панические атаки возникали каждый раз, когда во время действия Головко подходил к хрустальному гробу, чтобы поцеловать спящую красавицу. У него просто подгибались ноги и темнело в глазах. Конечно, Иван Демидович каждый раз переступал через себя и старался сделать всё, чтобы зрители не догадались о его состоянии, и ждал, когда этот страх его отпустит.

Но именно сегодня, в день генерального прогона, сидя в гримёрке, которая была выше всех похвал, Иван Демидович понял, что ему совсем поплохело. Уже приехал хлыщ – питерский режиссёр, смотрящий на них, словно они клопы или тараканы; уже надели свои камзолы и платья жители сказочного королевства, а Ивану Демидовичу нечем было дышать. Он то и дело трогал свой шёлковый галстук и пытался ослабить и так слабый узел.

На роль спящей красавицы после смерти Зинаиды Макаровны ввели статистку Аллу Дмитриеву, тоже не первой молодости актрису, которая уже очень давно играла второстепенных персонажей. Она столько часов простояла то в образе фрейлины, то в образе Жар-птицы, что знала все роли наизусть. Единственное, Дмитриева категорически отказывалась ложиться в гроб, считая это плохой приметой, тем более после смерти своей коллеги. Тогда и попросили помочь Яну, которая как человек смелый согласилась.

Иван Демидович выпил сто граммов коньяку и пошёл на сцену, обливаясь потом. Первое действие прошло как во сне. Случился, правда, небольшой казус, когда вновь испечённая принцесса повела себя неловко и поранила палец. При виде крови Иван Демидович испытал приступ тревоги, который проявился в спазме голоса, какой-то пелене в глазах и дрожи в руках.