Алан Милн - Очень недолгая сенсация

— Вы были лично знакомы с покойной, миссис Парракот? — спросил коронер, а партер засмеялся при мысли о том, что Тото могла водить знакомство с Лорой…

Инспектор Меригольд давал показания. Дешевые места перешептывались, сообщая друг другу, что он из «Большой Пятерки» [24] Объединение крупнейших коммерческих банков. , но при этом пребывали в неведении, кто же остальные четверо. Партер глядел на него со смешанными чувствами. У инспектора Меригольда была репутация неподкупного человека, но мало кто из сидящих в партере верил в это. К тому же он был лишен чувства юмора, и когда известная партия Искусственного Вскармливания Младенцев заполнила Мэррион-плейс и в три часа ночи затеяла игру в «стук почтальона», он реагировал крайне вяло. Но те из них, кто был завсегдатаем ночных клубов, понимали, что инспектор Меригольд обладает и человеческими чертами, о которых не подозревают ни простая публика, ни его собственное начальство…

Был вызван доктор Уиллоби Хатч, и зал суда в предвкушении уселся поудобнее. Доктор Хатч, не вдаваясь, по счастью, в технические детали, дал отчет о результатах своих исследований органов покойной в ответ на вопрос мистера Понсонби Уикса относительно того, было ли вскрытие продиктовано интересами Правосудия или Прессы. Перейдя с некоторым нежеланием к внешним телесным повреждениям, суд узнал, что причиной смерти послужил удар по голове узким острым предметом неизвестного назначения.

— Разве не тяжелым тупым предметом? — удивленно спросил мистер Уикс.

— Нет, — ответил Хатч.

Мистер Уикс как умел скрыл свою растерянность и перешел к делу.

— Ну, доктор Уиллоби Хатч, — сказал он, — сложилось ли у вас какое-либо мнение о физических данных нападавшего?

— Да, — ответил Хатч.

Воцарилось напряженное молчание. Все смотрели на мистера Парракота и раздумывали, как доктор опишет его. Инспектор Меригольд шепнул что-то на ухо коронеру.

— Хорошо, — произнес коронер другим тоном, — нам нет нужды заниматься этим. Нас интересует сегодня только причина смерти. Давайте придерживаться этой темы, будьте так любезны, доктор Хатч. Что вы можете сказать нам о характере покойной?

Теперь мистер Понсонби Уикс готов подвести итоги. Он просматривает свои заметки и видит, что ничего еще не сказал о Контроле Над Рождаемостью, Военных Репарациях или о воскресной премьере в кинотеатрах.

Жюри удаляется для вынесения вердикта. В партере переговариваются, а те, кто еще не успел попасться на глаза маркизу Паддлхинтону, спешат наверстать упущенное, чтобы читатели его воскресной газеты не чувствовали себя обманутыми. Дешевые места смотрят на мистера Парракота с надеждой, открыв рот.

Жюри оглашает вердикт. К огромному облегчению инспектора Меригольда, который теперь разыскивает невысокого полного типа со светлыми усиками и вовсе не жаждет снова заполучить Джорджа в свои руки, вердикт гласит, что покойная была убита неизвестным лицом или неизвестными лицами. Все злобно смотрят на Парракота, который теребит галстук. Суд медленно пустеет…

ДОЗНАНИЕ ПО ДЕЛУ ДЖЕЙН ЛАТУР

СЕНСАЦИОННЫЕ ПОКАЗАНИЯ

красуется на плакатах.

Человек, который вернул «раблезианскую грубоватость» английскому роману, распустил шнур пижамы и принялся пить свой утренний чай. Как хорошо было вновь оказаться в Феррис — без Фанни. Феррис (без Фанни), стоявший в английском саду, с запахом хмеля или чего-то другого, вплывавшим в открытые окна, был его настоящим домом. Здесь можно писать — Господи, и как писать! Ленивое очарование этих мест вдохновляло его. Мысли, ярко вспыхивающие мысли, облеченные в самый момент своего появления в прекрасные слова, являлись ему слишком быстро, чтобы можно было их записать. Если бы только его секретарь — мисс Фейрбродер — была здесь, готовая их застенографировать, тогда, и только тогда он бы сумел не отстать от них…

Но если его секретарь — мисс Фейрбродер — Нэнси — была бы здесь в этот момент, в этой комнате, стали бы они…

Разумеется, нет…

(Не стали бы стенографировать.)

Нэнси…

Новые мысли замелькали у него в голове, доставив ему удовольствие. Грубоватые мысли. Раблезианские мысли.

…Нэнси…

Да нет же. Идиот. Джулия.

Джулия! Вот почему он ощущает себя в это утро таким веселым, энергичным, молодым. После завтрака он напишет Джулии письмо.

Джулия, дорогая моя, что-то подсказывает мне, что завтра ваш день рождения, и это означает, что вы снова станете на год моложе и на год прекраснее; поскольку так случилось, божественная, что вы живете среди нас, простых смертных, для которых дни рождения — это мелькающие все быстрее, все чаще, верстовые столбы на пути к могиле. Сегодня вам двадцать пять, не так ли? Завтра, когда вы получите письмо, вам будет двадцать четыре. В маленьком сувенире, который я посылаю вам как напоминание о нашей дружбе, я разместил эти двадцать четыре года, как люди ставят свечи на приготовленный ко дню рождения ребенка пирог…