Дарья Калинина - С милым и в хрущевке рай

– Сережа поступил глупо. Даже случись с вами что-нибудь, ему все равно не видать денег Александра Геннадьевича.

– Это еще почему?

– Все досталось бы Славе – вашему сыну. Он ваш прямой наследник.

– Нет, Славе бы ничего не досталось, – равнодушно отозвалась тетя. – В завещании Александра Геннадьевича имеется пункт, что его деньги или другое имущество могу наследовать лишь я сама. Моим потомкам или другой родне их не видать. Другими словами, сыграй я в ящик, деньги вернулись бы к Сереже.

Теперь ситуация прояснилась еще больше. И все равно Стеша не понимала.

– Но Сережа обеспечен материально. У них с Таней дела процветают.

– Мне кажется, дело тут даже не в деньгах. Я думаю, что Сереже была невыносима мысль, что кто-то другой будет жить в квартире, где прошло его детство. Кто-то чужой будет трогать вещи, которые дороги ему лично. Кто-то станет есть из тарелок, из которых когда-то ел он сам.

– Так отдали бы вы ему эти тарелки.

– Да я пыталась, – с досадой произнесла тетя. – Думаешь, мне тарелок жалко? Но дело в том, что тарелки эти, похоже, имели для мальчика ценность лишь до тех пор, пока стояли в том самом буфете, который помнил Сережа еще из детства, а буфет стоял бы на том же самом месте и в той же самой комнате. Видимо, у Сережи существует какая-то психологическая проблема, он хочет остаться в детстве.

– Но это невозможно. Все люди растут, становятся взрослыми, мужают.

– Конечно. Но психике этого не объяснишь. В детстве Сережа был счастлив, он чувствовал комфорт и безопасность. Теперь, когда он вырос и у него появилась ответственность перед другими людьми, он такого комфорта и безопасности уже не ощущает. Вот подсознательно и стремится вернуться в те дни, когда для него было все легко и просто. Но для этого нужно, чтобы в реальном мире существовало место, в котором время как бы стояло на месте. Вот почему Сережа не выносит любых перемен, если они касаются его родных пенатов. Слышала бы ты, какой концерт он нам закатил, когда мы сделали ремонт в комнатах! Да что там ремонт, просто переклеили обои и освежили лепку на потолке. Ему даже такие перемены были невыносимы. Как он орал! До сих пор помню его истерику. Нам пришлось спешно свернуть все наши проекты, буквально упросили его переклеить обои и освежить потолок. И на этом все.

– Странный человек.

– Еще бы! – фыркнула тетя. – Пытался укандопошить твою тетку! Еще бы не странный!

Как раз в этот момент дверь палаты открылась и в нее вошел Игнат, держа в руках огромный букет.

Он услышал последнюю фразу тети и с укором взглянул на нее:

– Ты еще ничего не сказала девочке?

Но тетя от него лишь отмахнулась и захлопотала вокруг букета. Он почти целиком состоял из ирисов – любимых цветов тетушки. Ирисы были всех оттенков, начиная от снежно-белого с нежнейшей сиреневой серединкой, фиолетовых с желтыми бородками, почти черных от того глубокого темно-фиолетового цвета, в который они были окрашены. Были тут и золотисто-желтые ирисы, и голубые, и всевозможных вариаций, так что дух от восторга захватывало.

Стеша покосилась на свои пять тюльпанчиков. Какими жалкими они казались на фоне роскошного букета Игната. И где он только раздобыл такие цветы? На обычной точке таких красавцев не купишь. Ее тюльпаны были отложены в сторону, а в вазу поставили ирисы. Они смотрелись изумительно. Лучшего сосуда и придумать для этих цветов было невозможно. А может быть, Игнат вместе с букетом и халатиком заодно и вазу приволок?

– Мы договаривались, – повторил Игнат, присаживаясь рядом с тетей. – Ты помнишь?

Но тетя снова недовольно нахмурилась.

– Сначала надо понять, кто убил Гену.

Игнат вспылил:

– Дался тебе этот старый уголовник!

– Этот старый уголовник, как тебе лучше других известно, был моим мужем. Законным мужем. С печатью в паспорте и в связи с этим со всеми юридическими правами и обязанностями. А вдруг его убийца придет также и за мной?

– Сережа к наезду на Гену не имеет никакого отношения.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Мои «орлы» хорошенько расспросили твоего пасынка. Он ни сном ни духом о том, что у тебя, оказывается, когда-то был еще один муж.

– Может, он врет?

– Нет, в такие минуты люди не врут, – усмехнулся Игнат. – Уж в этом ты можешь мне поверить.

И его лицо на мгновение сделалось жестким и даже почти жестоким. Стеше стало неуютно находиться рядом с этим человеком. От Игната вдруг повеяло чем-то нехорошим, опасным. Но тетя ничего не замечала. Да и сам Игнат уже через секунду вновь улыбался, глядя на Стешу.