Дарья Донцова - Квазимодо на шпильках

– Каким? – подпрыгнула я. – Говори скорей.

– Пристрой куда-нибудь крокодилов, мне страшно надоела Юлька, сидящая вечерами в моей ванной, – начал жаловаться Вовка, – мало того, что она притащила туда сто банок с кремами и двести бутылочек с шампунями и гелями, так мне еще теперь нельзя там носки бросить, потому что она начинает орать.

– Да, – закричала я, – да, обязательно, прямо завтра увезу их, только расскажи!

– Ну фиг с тобой, слушай, горе-сыщик, – улыбнулся Вовка. – Справедливости ради следует признать, что ты проделала большую и не совсем бесполезную работу. Итак, Евгений Баратянский… Ты узнала о нем практически все, и сведения о других бабах, которых обманул милейший Евгений Семенович, нам ничего не добавят. Отчего у интеллигентного, никогда никому не сделавшего зла Семена Кузьмича появился такой сын, неизвестно. Дефектный набор хромосом, искривленная генетика, может, у них в роду, этак в семнадцатом веке, имелись разбойники, грабившие людей на большой дороге. К сожалению, мы не слишком хорошо знаем свою семейную историю, лично я не был знаком с дедушкой, а уж чем занималась прабабушка, я понятия не имею!

– Евгению было в кого стать мошенником, – сердито перебила его я, – ну-ка, вспомни, чем занималась его почтеннейшая матушка в блокадном Ленинграде? Отнимала у людей последнее за банку сгущенки.

Володька потер рукой затылок.

– Понимаешь, Лампуша, блокада Ленинграда – темная история. Да, большинство населения погибало в мучениях, но кое-кто из имевших доступ к продуктам, лекарствам и керосину сделал состояние. Мысль об обмене ценностей на еду пришла в голову не одной Розе. Лет десять назад дикий скандал разгорелся на выставке, которую устроил в Москве один весьма почтенный и глубокоуважаемый писатель, можно сказать, совесть российского общества. Он вывесил принадлежащую ему коллекцию картин.

Литератор собирал их всю жизнь и имел на самом деле уникальные полотна. В первый день работы экспозиции ничего форсмажорного не случилось, а вот на второй… В залах появилась группа туристов из Израиля, и один из них, бывший наш соотечественник, накинулся на писателя с кулаками, он…

– Узнал в писателе того человека, которому во время блокады отдал за кусок хлеба принадлежащие ему бесценные картины, – предположила я.

– Точно! – воскликнул Вовка. – В те далекие от нас годы «совесть российского народа» не растерялся и перетащил к себе домой целый склад лекарств, просто ограбил аптеку, а потом менял ампулы и таблетки на пейзажи и натюрморты ранних голландцев.

– Зачем же он выставил картины? – искренне удивилась я.

– Наверное, думал, что никого из обобранных в живых не осталось, – скривился Вовка. – А потом, что можно ему вменить? Один вопит: «Картины мои, отдал их этому гаду в блокаду за порошок стрептоцида!» – а другой преспокойно заявляет: «Вранье, полотно куплено еще в 30-е годы, в комиссионке». И еще, люди же сами меняли картины! И Роза не крала, не грабила, отдавала за золото продукты. Она договаривалась с клиентами полюбовно…

– Она гадина, – прошипела я, – воспользовалась тяжелым положением людей…

– С моральной точки зрения – да, – кивнул Вовка, – но с юридической все чисто. Люди сами приносили драгоценности. Обмен совершался добровольно, она ни у кого ничего не отнимала силой. Не нравится вам, что за колечко с изумрудом дают килограмм сахара? Не надо, уходите. Пойми, ей невозможно было бы предъявить никакого обвинения.

– Но это подло! – не успокаивалась я.

Вовка кивнул:

– Да, но не противоречит закону. Впрочем, думается, ты права, безудержную страсть к деньгам Женя получил от матери. Но Розалия Львовна была хозяйственной, аккуратной, великолепно умела считать рубли, и она большую часть своей жизни честно проработала в библиотеке. Женя совсем другой. Деньги горели в его руках, сколько ни дай, все ему мало. Добрая мама, забыв о своем скопидомстве, совала сыночку рубли, но у него был просто непомерный аппетит.

Он мог на субботу и воскресенье отправиться к теплому морю, в Сочи, и раздавать на чай пятидесятирублевые купюры. Ты отдаешь себе отчет, что доперестроечные полсотни – это не нынешние полтинники?

Я кивнула:

– Конечно, на такую сумму можно было питаться недели две в семидесятые годы.

– В конце концов Розалии Львовне надоело выплачивать долги сына, – продолжил Вова, – и она запоздало решила заняться воспитанием балбеса, закрыла денежный кран. Наивная мать полагала, что сыночек возьмется за ум, начнет работать, но он спокойно пошел на преступление.