Татьяна Полякова - Время-судья

– Нет.

– И мне тоже.

– Но потом вас отпустили?

– Ага. Повезло. Настоящего маньяка поймали. Я сюда вернулся, мать померла, дочка с тещей неизвестно где, хорошо хоть квартира осталась. Искать дочь я не собирался, почто я ей нужен? Стал как-то жизнь налаживать. Одиночество не сахар, девонька. В тюрьме-то понятно, а здесь… вроде люди кругом, а поговорить не с кем. Конечно, думал я о дочери, да боялся, знать меня не захочет. Ну не маньяк, так все равно убийца. Пошел как-то на кладбище, на могилу матери. К жене никогда не ходил, а тут вдруг потянуло. Подхожу, а там женщина сидит. Я ее не узнал, но понял кто. У соседней ограды стою, сердце колотится, того гляди оборвется. А она вдруг повернулась и говорит: «Папа». Я, видно, сознания лишился. Глаза открыл, сижу в траве, а она надо мной хлопочет. И все «папа» да «папа». Испугалась очень. Мы до темноты с ней у могилы просидели. Разговаривали. Я просил меня простить, и она вроде простила, но, ясное дело, что было – не зачеркнешь, а того, чего не было, – не восполнишь. Но стала звонить иногда. И заходить, если на могилу матери приезжала. Редко, пару раз в год. Я сам не звонил, надоедать боялся. Но так радовался, если видел ее или голос слышал. В жизни смысл образовался. У меня есть дочь. И внучка. Фотокарточку попросил, она не отказала. Я ведь в самом деле счастливым себя чувствовал. Приболел, «Скорая» меня забирала, а тут мать твоя звонит. Приехала на следующий день с передачкой. Сидела больше часа. Я от одного этого на поправку пошел. Воспаление легких у меня тогда было, рак-то потом нашли. Выписали меня через две недели, я впервые ей сам позвонил. А она мне и говорит: «Приезжай, папа». Я в тот же день поездом. Встретила меня, у подруги поселила. Мобильный мне купила, чтоб звонить. У меня мобильного-то не было, только домашний. У подруги пожил, после другую квартиру нашли. Мать твоя сказала, подруга, мол, решила, с любовником я здесь встречаюсь…

Он головой покачал и вновь забился в кашле. А потом сидел, глядя на свои руки: то ли хотел отдышаться, то ли не решался продолжить.

– Видел я, что у нее беда. Догадался сразу, как приехал. Оттого, наверное, и позвала, с родным человеком все же легче. Я молчал, с расспросами не лез, пока она вдруг не расплакалась. Видно, на роду нам написано обманутыми быть. Твой отец зазнобу себе нашел. Молодую. Считай, тебе ровесница. Я дочь утешал, а сам думал: собственными руками стервеца придушу. И придушил бы. Да уж очень она его любила.

– И тогда вы расправились с любовницей? – спросила я, слушать его и дальше не было сил.

– Она заслужила. Зачем с женатым мужиком любовь крутишь? Семью рушишь? Нисколько я не жалею, что твою бабку-паскудницу убил и эту соплячку тоже.

– Отцу вы в ее квартире записку оставили?

– Я. Чтоб от квартиры этой подальше держался и кобелиные свои замашки бросил.

– И вы всерьез думали, что мама вам спасибо скажет? – с горечью спросила я.

– Я не за спасибо старался. Хотел, чтоб жила спокойно. Чтоб брошенной себя не чувствовала. А знать, кто за что, ей ни к чему. Мало ли, всякое, как известно, случается. Я надеялся, она вовсе ничего не узнает, отец-то помалкивать будет, а труп еще надо опознать.

– Вы сделали все, чтоб не опознали.

– Для дочери старался, – усмехнулся он. – Но твоя мать все равно узнала. Не узнала. Догадалась. Видно, отец твой струхнул: и записка, и девка куда-то пропала. А мать у тебя приметливая была. Поехала к девке этой, да не застала дома. Раз не застала, другой. Вот и заподозрила: моих рук дело. Как не заподозрить, если я убийца. Убил раз, значит, и второй убьет за милую душу. Они с твоим отцом поцапались. Слово за слово, он ей и сказал… в общем, намекнул: мол, не она ли записку оставила и не знает ли твоя мать, где искать девицу?

«Значит, они все-таки поссорились, – с тоской думала я. – Оттого и легли в разных комнатах».

– А на следующий день мама решила проверить свои догадки и отправилась к вам?

– Да, – кивнул он. – С порога на меня накинулась. Я успокоить ее хотел, объяснить, что добра ей желал. А она мне – «сумасшедший маньяк». Я не маньяк, никогда им не был. Я родной дочери помочь старался. От слова этого у меня в мозгах вроде как замкнуло, я только хотел, чтоб она замолчала, не называла меня так. Толкнул ее. В грудь. А она упала да головой об столешницу ударилась. Каменная столешница… Я поверить не мог, что она мертва, что дочку убил своими руками…

Он достал сигарету из пачки и стал закуривать, а я спросила:

– Что было дальше?