Татьяна Полякова - Время-судья

Понять ее можно. Долгие годы мы считали, что он погиб в аварии, и вдруг оказывается – он жив, но сидел в тюрьме. Она вовсе не собиралась о нем рассказывать или просто отложила это? Старик покинул квартиру Аллы примерно за три недели до исчезновения мамы. Вернулся в свой город? Тогда вряд ли ему известно больше, чем мне. Иначе почему он молчал четыре года, не попытавшись связаться с нами?

Всю дорогу я пребывала в каком-то лихорадочном возбуждении, представляя нашу встречу. В этом был свой плюс: несколько часов пролетело незаметно. Въезжая в город, где родилась моя мама, я вдруг испуганно подумала: «Каким будет мое завтра?» И вновь вспомнила слова Лео: «Не все тайны следует знать».

Двухэтажный дом на рабочей окраине тонул в зелени кленов. Единственный подъезд, дверь распахнута настежь, деревянные полы, широкая лестница на второй этаж. Перед квартирой с номером шесть я замерла, пытаясь выровнять дыхание, а потом решительно позвонила.

Шаркающие шаги, поворот замка, и дверь открылась. На пороге стоял старик в клетчатой рубашке на три размера больше, чем надо. Лысая голова в старческих пятнах. Алла говорила: жилец выглядел крепким, хоть и было ему лет семьдесят. Этому на вид лет сто, жуткая развалина.

Я от растерянности не могла произнести ни слова. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, потом он сказал:

– Заходи. – И зашаркал в глубь квартиры, где пахло лекарством и безнадегой. – Одна приехала? – не поворачиваясь, спросил он, а я зачем-то соврала:

– С другом. Он в машине остался.

Старик тяжело опустился в кресло возле журнального столика, придвинул пепельницу, достал сигарету из пачки и закурил.

– Если хочешь чаю или поесть чего… все в кухне. Самой придется…

– Спасибо, мы по дороге поели.

– Как знаешь.

Он затянулся и тут же закашлялся. Приступ длился не меньше минуты. Лицо старика стало багровым, дышал с трудом.

– Вам нельзя курить, – сказала я.

– Мне уже все можно. Сначала туберкулез… вроде подлечился малость, а теперь вот рак. Больше месяца не протяну.

– Вы… вы знаете, кто я?

– Конечно. Фотки видел. Мать показывала. Подарила две, в комоде лежат.

– Вам известно, что случилось с мамой? – спросила я, чувствуя, как болезненно сжалось сердце.

– Вон там конверт на полке… Все подробно расписал. Чтоб соседка после моей смерти отправила куда надо… Разыскала меня как?

– Нашла мамино свидетельство о рождении. Мама жива? – собравшись с силами, задала я вопрос. Он покачал головой. Я стиснула зубы, а он продолжил:

– Ты свидетельство нашла, а менты, значит, нет? Чудеса. Я все ждал, когда явятся. Четыре года ждал. Вот и письмо написал, чтоб знали, где ее искать. Можешь прямо сейчас ментам звонить. Мне уж все равно. Под стражу не возьмут. Не придется в тюремной больничке загибаться. Или хочешь меня сначала послушать?

– Я слушаю, – с трудом произнесла я.

– Мать у меня была гулящей, – вдруг заявил он. – Красивая, мужики проходу не давали. А она никому не отказывала. Отцу это надоело, и он ушел. А я отца очень любил. Тосковал по нему. Он совсем молодым погиб, несчастный случай на производстве. А я, когда жену стал приглядывать, выбирал попроще, некрасивую, чтоб радовалась да благодарна мужу была, мол, приметил, полюбил. Только, видно, бабья подлость всегда свое берет. Бабка твоя в школе работала, медсестрой. Ну и снюхалась с учителешкой. Ни кожи ни рожи, а туда же…

Я слушала его, и меня мутило от отвращения: то ли от его слов, то ли от вида его немощного тела, из которого жизнь медленно уходила, и невозможно было представить, что с этим человеком нас что-то связывает. «Надеюсь, ребенка моя бабушка родила от учителешки», – мстительно подумала я.

– Надо бы бросить ее да уйти, – продолжил старик. – Но от обиды, не от горя, я ведь ее и не любил совсем, у меня в душе все перевернулось. Ведь мог в жены красавицу взять, а я на эту жизнь потратил. В общем, понял я: если не убью ее, мне самому не жить. Чего доброго, руки на себя наложу. Но в тюрьму, само собой, не хотелось, вот я и решил схитрить. В городе маньяк объявился, женщин убивал удавкой. Ушел я на дежурство, отлучиться с работы на полчаса было проще простого. Жена после вечерней смены возвращалась, я и пошел ей навстречу. Темно, безлюдно. Вот я и сработал под маньяка. Да сам себя перехитрил, – хрипло засмеялся он и опять начал кашлять. – Меня быстро в кутузку определили, да еще чужие грехи навешали. Сказали, доказательств сколько угодно, не сознаешься – на снисхождение не рассчитывай. Я понял: не выбраться мне, крепко взялись, ну и подписал, чего хотели. Спасибо, не расстреляли. Вот такая у меня вышла жизнь. Не нравится?