Дарья Калинина - Одиноким предоставляется папа Карло

— И все прекратилось?

— Писем с угрозами больше не было. Но зато в меня начали стрелять.

— А почему вы именно на священников думаете?

— На кого же еще? И по времени совпало. Они как появились у меня в первый раз и отказ от меня получили. Тогда и письма с угрозами посыпались.

Костик не знал, что и сказать. Как-то не вязалось в его представлении одно с другим. Пусть священникам и не терпелось выжить строптивого художника с лакомого участка, но чтобы так грязно действовать? Запугивать его, а потом и вовсе пытаться убить. Что бы там ни говорили о батюшках, Костик был уверен, что на такое гнусное дело они не способны. Не их уровень. Мелко и как-то очень уж отвратительно.

— Какие-то уголовники получаются.

— Вот! — обрадовался Виктор. — А я о чем! Нужно вывести их на чистую воду, чтобы остальным вида не портили. Но теперь-то они доигрались! Пока в меня стреляли, Антон Степанович дела открывать не хотел. Все твердил, что мне мерещится. Но Евгений Васильевич — это уже совсем другой уровень. Никто не станет слушать, что священники в меня хотели попасть. Подстрелили-то они его!

— Может, это кто-то другой действовал.

— Они! Точно тебе говорю, они это!

Художник спохватился:

— Да, я ведь чего к тебе пришел. Мне же самому с утра уже следователь звонил. Просил, чтобы я со своими свидетелями был бы готов подъехать к нему сегодня не поздней полудня. Съездим?

— Опять? — нахмурился Костик. — Вчера же целый день нас мурыжили. Мало им?

— Значит, снова надо. Какие-то у них новые факты появились.

Если новые факты, Костик был готов поехать.

— Ты как? Вове сам скажешь, чтобы он собирался, или мне к нему прогуляться?

— Я скажу.

— Тогда я пойду домой, а вы подтягивайтесь. Поедем на моей машине, так будет удобней всего.

Виктор пошел назад, а Костик отправился к Вовану. Поселок уже просыпался. В уличной пыли в поисках чего-то вкусненького кудахтали куры. Утки парочками, переваливаясь с боку на бок, шлепали к речке, где для них была обустроена специальная запруда, полная теплой воды и вкусных ракушек и улиток. Стадо коз отправилось на выгон, а вместе с ними и единственная на весь поселок корова — Красавица. Этой весной у Красавицы родились два теленка — бычок и телочка. И теперь оба малыша бежали следом за мамой, смешно раскидывая ножки.

По дороге Костик столкнулся с дядей Севой, который отправлялся в очередную экспедицию по окрестностям. Дядя Сева был на машине, но, увидев Костика, остановился и поговорил с мальчиком.

— Виктор признался в том, что это его стамеска.

— Ага! Признался! И как он объясняет, как она взялась на месте преступления?

— Никак не объясняет. Сам в недоумении. Говорит, что стамеску у него украли.

— Кто?

Костик подумал и сказал, что художник во всем подозревает монахов — будущих насельников нового монастыря.

— Им так не терпится поселиться в этих местах, что они на все готовы, лишь бы своего добиться. Пытались запугать Виктора — не получилось. Стреляли в него — не испугался. Теперь собаку его изуродовали, намекают, что следующим может стать он сам или его жена.

Дядя Сева бедам художника посочувствовал, но сам помочь ничем не мог. И каждый отправился дальше по своим делам.

Костик вскоре добрался до Вована и разбудил приятеля. А это, надо сказать, было делом совсем непростым. Потому что набегавшийся за два предыдущих дня Вован спал сегодня так крепко, что превзошел даже самого себя. Ну хоть из пушки у него над ухом пали. И хорошо, что Костик не пустил Виктора будить приятеля. Ничего бы у художника не вышло. Даже видавшему виды Костику пришлось туго.

Он пробовал и трясти приятеля за руки и за ноги, и свистеть ему в ухо, и петь. Он даже набрал на сотовом номер Вована, надеясь, что того разбудит поступивший вызов. Но не тут-то было. Ничего не помогало вернуть Вована к нормальной жизни. Костик добился лишь того, что перебудил всех домочадцев Вована, которые собрались на пороге и дружно выразили Костику свое неодобрение из-за поднятого им шума.

Но Вован — цель всех усилий Костика — упорно продолжал спать.

— Ты водичкой на него полей, — наконец сжалилась над Костиком восьмидесятилетняя старушка, приходящаяся Вовану прабабушкой. — Холодненькой. Пойдем, миленький, я тебе дам.

Она ловко извлекла из колодца ведро воды и вручила его Костику.

— Так прямо и лей, — велела ему старушка. — Все лей, не жалей. Иначе этого соню не разбудить.

Костик вылил на приятеля половину ведра, прежде чем Вован зашевелился. На исходе второй половины он открыл глаза и безмятежно уставился на приятеля.