Ирина Павская - «Джоконда» Мценского уезда

Серенькой мышкой выскочила я из кабинета. Фу-у, пронесло! Премию, конечно, жалко. Но все по справедливости. Спасибо, что еще с работы не вылетела. А то пришлось бы железными рюмками торговать.

Я спустилась на первый этаж и снова уперлась глазами в злополучный пробел на стене. Почему вор схватил именно эту картину? Память услужливо нарисовала облик дамы, изображенной на полотне. Смуглолицая сухощавая женщина, не старая, но и не очень молодая, одетая в черное тугое платье (очевидно, на корсете) с глухим высоким воротником, внимательно и сурово смотрит на зрителя темными глазами. Губы крепко сжаты, никакого намека на улыбку. И только немного смягчают впечатление пышные вьющиеся волосы, уложенные в затейливую прическу. Работа не датирована, но по облику дамы, по художественному стилю можно предположить, что это конец XIX — начало XX века. О живописце, кроме фамилии, четко выведенной на обратной стороне холста, ничего не известно. Во всяком случае, я ничего не смогла найти в доступной мне литературе. Уровень мастерства средний. Не шедевр. Типичная работа, написанная явно на заказ и за небольшие деньги. Висел небось когда-то на стене особняка средней руки или небогатой квартиры. Сейчас представляет интерес только как образец жанровой живописи того периода — не более. По правде говоря, для картинной галереи потеря небольшая. Хотя все равно очень обидно.

Вася уже привез из мастерской новое стекло и счищал стамеской старую замазку, чтобы вытащить разбитое. Уборщица тетя Маша осторожно подметала осколки. Я стояла посреди зала, не зная, что предпринять дальше. Взгляд бесцельно блуждал по стенам. И вдруг внутри меня возникло легкое беспокойство. Какая-то неопределенная мысль, даже не мысль, а смутное ощущение засвербело в мозгу. Но в это время плотник чертыхнулся. Он порезался о большой осколок, алые бусинки крови закапали на пол. Мысль улетела, а я побежала за йодом.

Разумеется, в этот день никто уже не работал. Галерея была закрыта для посетителей. Сотрудники сбивались стайками в кабинетах и залах и обсуждали произошедшее. В истории нашего музея еще не было ни одного случая воровства, даже бытового. Немудрено, что событие потрясло всех до основания. Наконец совершенно расстроенный Си-Си велел всем идти домой, а сам остался, чтобы лично закрыть «картинку».

Муся ужасно обрадовалась моему раннему приходу. Чтобы привести в порядок пострадавшую нервную систему, надо было срочно подкрепиться. Уж слишком много сегодня погибло нервных клеток в моем организме. В утешение себе по дороге домой я купила незапланированную толстую плитку шоколада.

Муся уплетала сырую кильку, а я грызла шоколад и размышляла. Что же смутило меня сегодня, когда я разглядывала стенку в зале? Мысль ускользала и не хотела оформиться. Надо было переключить внимание. Мне это всегда помогает. Я вспомнила про «Космополитен». Зойка знала, чем меня задобрить, сама же на эту «иглу» и посадила. Когда я первый раз, стесняясь саму себя, стала просматривать блестящий и совершенно несерьезный шедевр современной полиграфии, то испытала странное чувство. Сначала было просто любопытство, потом — раздражение. Журнал принадлежал какой-то параллельной жизни. Он давал советы, где можно купить лифчик всего за двести долларов, как правильно нарезать авокадо, на какой заграничный курорт модно ехать в этом сезоне и что из косметики лучше взять с собой. Его страницы были заполнены интервью с высокооплачиваемыми офис-менеджерами, диджеями, продюсерами и переводчицами.

— А почему тут нет ничего для простых работающих женщин обычных профессий, словно их и на свете не существует? — вопрошала я Зойку, потрясая журналом.

— Работницы пусть читают «Работницу», — отрезала та.

— А крестьянки — «Крестьянку»?

— Вот именно.

— Хорошо. Ну а небогатые служители искусства и культуры? Например, такие, как я?

— А ты смотри канал «Культура». Кстати, там и рекламы нет.

Журнал раздражал, но оторваться от него было невозможно. Стоило только его раскрыть, как ты погружался в сладкий сон наяву. Просто опиум для народа какой-то! Точнее, для женщин. Однажды, давным-давно, в пору моего детства и тотального дефицита, наши знакомые из-за границы привезли товарный каталог. Он был битком набит фотографиями сказочной мебели и посуды, изящной обуви и совершенно потрясающей одежды. Самое удивительное, что возле каждого образца была пропечатана вполне земная цифра. То есть цена, правда, не в наших денежных единицах. Это переводило снимки из разряда фантастики в сферу обычного быта. Голова отказывалась верить, хотелось себя ущипнуть. И тогда одна из маминых подруг, перелистывая очередную страничку, мечтательно сказала: