Ольга Степнова: Моя шоколадная беби

«... погнался за химерой».

Сытов прижался к Кэт лицом.

«...а может, «родственник» был настоящим родственником, а домик с крестиком – наивным бабкиным рисунком?»

Он встал и понес Кэт к машине.

Когда идти оставалось несколько метров, где-то в пролеске раздался шум. Шум нарастал, приближался, и Сытов с ужасом понял, что это машина. Он даже услышал, как под колесами чавкает грязь и ломаются сухие, старые ветки. Наверное, это трактор с каким-нибудь деревенским увальнем за рулем. Сейчас пролесок расступится, увалень увидит, как Сытов несет на руках окровавленную девушку, а в нескольких метрах валяется обрез.

Сытова охватила паника.

Деревенский кретин наверняка не проедет мимо. Остановится, начнет расспрашивать: что случилось и кто они такие. Сытов хотел ринуться в кусты и укрыться там, но понял, что не успевает, он ничего не успевает – ни донести Кэт до машины, ни укрыться с нею в кустах.

Милиция, разбирательства, суд? Его в чем-нибудь да обвинят!

Он остановился и попытался нащупать у Катьки пульс. Пульса не было, а шум работающего мотора все приближался.

– Она все равно умерла, – громко сказал Сытов самому себе. – Она умерла, а мне еще жить да жить.

Он опустил Кэт на холодную землю.

– Извини, беби, – прошептал он и помчался к машине. На пути ему попался чемодан, который он прихватил из вагончика. Он отчаянно пнул его, тот раскрылся, и из его убогого чрева вывалились грязные рубашки, носки, еще какое-то тряпье и бутылки – много пустых бутылок.

– Она все равно умерла, – снова сказал себе Сы-тов в машине, рванул ручку скорости, газанул и с пробуксовкой сорвался с места.

Сытов гнал машину. Гнал с космической скоростью. Он уверял себя, что хочет разбиться. Но его реакции были до автоматизма точны и безошибочны. Мыслей не было, чувств не было, и, чтобы не сойти с ума, он вслух начал петь, на ходу сочиняя стихи и музыку:

На следующий день он вышел в эфир.

Она проснулась первой.

Откинула простыню и стала рассматривать свое голое тело.

Она осталась довольна осмотром: длинные ноги, высокая грудь, плоский, упругий живот. Живот, правда, портил шрам. Он имел странную форму, с рваными краями, и бледно-розовым цветом сильно выделялся на темной коже. След от ранения. Шрам давней любви. Катерина усмехнулась. В целом, она была довольна осмотром: только темнокожие женщины имеют такую совершенную гармонию пропорций, такой первобытный тонус мышц и такую неунывающую душу. Шрам – ерунда. Это даже шикарно! Партнеров в постели он интригует, они все задают один и тот же до безобразия пошлый вопрос:

– Тебя кесарили?

– Ага, – усмехалась Катерина, – калибром семь-шестьдесят два.

Мужики шалели от такого ответа и спешно начинали демонстрировать недюжинные мужские способности. Огнестрел в наше время – круто! Он вызывает не жалость, а уважение.

Катерина скосила глаза: рядом спал безмятежно красавчик-брюнет, и она не очень хорошо помнила его имя – то ли Игорь, то ли Дима. Нет, Игорь был вчера, значит, этот – Дима. Или Дима был вчера?.. Сколько раз она клялась себе, что будет тщательнее запоминать имена тех, с кем ложится в постель!

Катерина вскочила и побежала к велотренажеру. Она всегда вставала легко и как первую необходимость ощущала не желание умыться или глотнуть кофе, а острую потребность подвигаться – выплеснуть накопившуюся за время долгого сна энергию.

Она закрутила педали – сразу в бешеном темпе, потому что не понимала, что отдохнувшее тело нужно разогревать постепенно. Катерина любила утро, любила эти два часа до работы: можно заниматься собой и только собой. Примерять перед зеркалом многочисленные наряды, краситься, слушать музыку, плескаться под душем, курить, да, курить, хоть она и бросила. Потом ей надоедало заниматься собой, и она забывала про все это до следующего утра.

Парень на широкой кровати проснулся от шума педалей.

– Зюзик, охота грузиться в такую рань?! – сонно выдал он незатейливый текст.

Зюзик? Похоже, красавчик тоже не помнит ее имя. Как там, в старой шутке? Постель – не повод для знакомства.