Наталья Никольская: Зловредная жертва

Бабуся успела вовремя среагировать и подпереть своим телом внука с другой стороны, иначе Игорь, несмотря на свой внушительный рост и неплохую физическую форму, упал бы от тройного удара: чисто физического, Сашенька, должно быть, весила немало, чисто психологического – арест симпатичного ему Модеста был полной и неприятной неожиданностью, и чисто чувственного – первый раз в его объятиях находилась девушка с такими женственными формами.

– Спокойно! – в этой ситуации молодому адвокату просто необходимо было продемонстрировать присутствие духа, – главное, не паниковать! Расскажите подробно, как все произошло, – решительно потребовал он у девушки, пытаясь придать ей устойчивое положение.

Когда общими усилиями Сашеньку удалось немного успокоить, она поведала, что беда пришла к ней на работу в виде капитана милиции. Он требовал указать, где скрывается ее сожитель. Найти единственного фониатора в городе было нелегко. Кабинеты его располагались и в театре оперы и балета, и в консерватории, но рабочий график был свободный. Только после долгих поисков, под рыдания невесты, его вывели под руки из квартиры известного в городе тенора.

Больше девушка ничего дельного сообщить не могла. Дома она еще не была, а капитан напускал туману.

Костиков поручил своей помощнице утешать Сашеньку, а заодно попытаться узнать что-то важное посредством доверительной беседы. Сам же стал быстро собираться в УВД, чтобы повидать своего старого, но не совсем доброго приятеля Малышева, старшего следователя. Из-за полузакрытой двери кухни слышался звон чашек, уютное посвистывание закипающего чайника и начало порученной агентше Десятовой доверительной беседы:

– Ты мне вот что разъясни, – требовала бабуся, – что за мудреная профессия у жениха твоего? А то я в сомнения вгоняюсь. Это не он, случаем, кузнечиком непристойным на сценах скачет? Ты же говоришь, что в балетах служит?

– При чем здесь балет? – пожала плечами девушка, – он с вокалистами работает.

– С во-кем? – округлила глаза бабуся.

– С певцами. Занимается болезнями голосовых связок.

– Еще, – потребовала старушка.

– Ну, профилактика и лечение осиплостей, других специфических голосовых проблем.

После минутного раздумия баба Дуся всплеснула руками и три раза перекрестилась:

– Так он доктур! Спасибо тебе, господе Иисусе Христе, царица, мать небесная, а я-то, дура старая, недоброе подумала. Что, думаю, за калисты такие? Непристойные люди что-ли? Ярмольник говорил в передаче про малярию, что в балетах много их работает.

– В «Золотой лихорадке», что ли? – поинтересовался Игорь из прихожей, едва сдерживая смех.

– Ну да, про лихорадку, а не про малярию, – поддакнула бабуся. Еще и имя меня в подозрительность вогнало. Больно сумнительное оно у него.

Вражда-дружба Олега Малышева и Игоря Костикова являлась великолепной иллюстрацией к лекции о природе соперничества. Все, что сближало, одновременно и отдаляло двух друзей детства. Внешность Костикова контрастировала с внешностью Малышева. Все, что вытекало из этого контраста, являлось чуть ли ни основным источником конфликта.

Приземистый, коренастый Малышев был, тем не менее, очень подвижным парнем. Черты лица, по отдельности вполне заурядные, в сочетании рождали образ мужественного и волевого человека. Почему-то этот образ совершенно не привлекал ветреных женщин. После многочисленных, но бесплодных попыток покорения их незнакомых с логикой сердец, Олег решил махнуть рукой на весь женский пол и все силы отдать искоренению преступности в отдельно взятом Тарасове, в частности, и всем мире в общем.

Решить-то он решил, но воплотить… У него получилось махнуть рукой на всех женщин, кроме возлюбленной наделенного природой внешностью киношного белогвардейского офицера, в исполнении Старыгина, Игоря.

Иришку Олег любил уже давно. И, не смотря на то, что она никогда не давала ему повода надеяться на что-то кроме холодноватой дружбы, не терял надежды завоевать ее каменное сердечко.

Его с раннего детства потрясла сцена из фильма «Руслан и Людмила», где повествовалось о том, как пастух пытался штурмом взять сердце гордой красавицы. Нынешняя ситуация до оскомины напоминала ему этот сюжет. Малышев со студенческих времен пытался превзойти самого себя и доказать всему миру и одной девице, что он стоит многого. Путем лишений и героических усилий ему удавалось кое-чего достичь. Но, как и в поэме Пушкина, все эти достижения не могли растопить сердечный лед маленькой, худенькой брюнетки, совсем не похожей на роковую Наину. К тому же имелось одно существенное отличие от Пушкинского варианта. У Ирины-Наины уже был возлюбленный, обладающий всеми теми качествами, которых так не хватало Олегу. Пока Малышев, краснея от натуги, безнадежно пытался выбиться в «хорошие» студенты и хотя бы этим обратить на себя внимание этой околдовавшей его девицы, соперник, учащийся вместе с ним на одном факультете юридического института, изящно сдавал экзамены на «отлично», почти не прикасаясь к учебникам.