Ольга Степнова - Своя Беда не тянет

Я промолчал, не дав ей больше возможности тренировать свое остроумие. Устал я от женского юмора.

Дождавшись конца уборки, я закрыл тир и пошел в учительскую. Там, у зеркала, уже крутилась новая учительница рисования и музыки Марина Анатольевна. Она устроилась в школу недавно и была самой молодой, самой хорошо одетой, самой стройной и самой красивой учительницей города. Еще она была самой натуральной блондинкой, и никогда не закалывала длинные волосы. По-моему, она искренне не понимала, почему я — единственный в школе мужик востребованной внешности и возраста, до сих пор не извелся от любви к ней. Впрочем, сегодня она пошла на абордаж.

— Глеб, — намеренно грудным голосом обратилась она. Марина была единственным человеком в школе, который никогда не называл меня Петей, потому что в школу пришла, когда я уже стал Глебом. — Глеб, я зацепилась. — Она подергала задранной вверх рукой.

Я посмотрел, за что она там зацепилась, и вынужден был признать, что самая-самая не врет. На запястье у нее красовался золотой браслет, а на нем висюлька — якорек, выполненный до безобразия натуралистично, с запилами в виде рыболовных крючков с обеих сторон. Этими крючками она намертво запуталась в своих распущенных волосах. Может, она и специально это сделала, но не оставлять же девушку с задранной рукой ходить по школе. Я стал осторожно отцеплять якорь, распутывая светлые волосы.

— Глеб, ты не знаешь, какой идиот утащил с подоконника мой кактус? Это очень редкий вид, ему нужна солнечная сторона и особый режим полива. Я принесла его из дома, потому что у меня все окна на север, вдруг смотрю, нет моего кактуса.

— Не знаю, — пожал я плечами. — Мне показалось, он вечно сухой, думал, может, домой кто забрал поухаживать.

— Поухаживать! — фыркнула Марина. — Зальют ведь, заразы! Его зимой ни в коем случае нельзя поливать. Тогда он зацветет. Раз в сто лет.

— Можно не дождаться, — вздохнул я, борясь с паутиной светлых волос.

— А может, повезет, — продемонстрировала Марина оптимизм, легкость характера и добрый нрав, чуть приблизившись ко мне, но я сделал вид, что не заметил маневра.

Я тянул очередную длинную светлую прядь, когда дверь учительской открылась. Я обернулся и увидел на пороге… Беду. Тонкая дубленочка распахнута, джинсы заправлены в сапоги на шпильке, короткие волосы вздыблены каким-то особым, художественным, дорогим манером, и очки — она подхватила их мизинцем, словно надеялась, что все увиденное ей просто померещилось без нужных диоптрий.

Сердце мое забыло, что должно биться. Я отбросил Маринины волосы, будто случайно схватил оголенный провод, и не придумал ничего лучшего, как вытереть вспотевшие ладони о штаны.

— Ну, ну, — сказала Беда.

— Ну и ну, — добавила она.

— Ну-ну, — заело ее как кучера в разговоре с норовистой лошадью.

— Это Марина, — сказал я зачем-то.

— Ну-ну, — Беда стащила с носа очки, сдула с них воображаемую пыль и закрыла дверь. В коридоре раздались ее энергичные шаги.

— Что это за дылда? — спросила самая красивая учительница города.

— Это моя жена.

— Ой.

— Ничего, — простил я ее и помчался вслед за Бедой.

Не заладилось, думал я, скачками преодолевая расстояние до лестницы.

— Эй! — крикнул я ее дубленочной спине. — Стоять!

Она послушалась и, не оборачиваясь, спросила:

— Ну?

— Это Марина, — опять брякнул я. — Баковая группа.

— Какая?

— Швартовая. Якорь у нее там.

— Где?

До сих пор я считал, что она понимает мои шутки, но…

Не заладилось, снова подумал я.

— Не делай гнусных намеков.

— Я?! — она захлебнулась возмущением, обернулась, и уставилась на меня.

— Это Марина, — снова зачем-то сказал я, словно это имя стопроцентно меня оправдывало.

— Мне нет дела, как зовут твою швартовую группу, — с металлом в голосе сказала Беда, развернулась и умчалась по ступенькам вниз, оставив в воздухе аромат незнакомых, дерзких духов.

Я не стал ее догонять. Я гордый. Я надоел и я ушел.

Права была баба Капа — у нее узоры, а у меня разводы.

Какого черта Беда приперлась в учительскую?! Она никогда не приходила в школу, только в сарай.

Я вернулся в учительскую и выплеснул злость на Марину.

— Ты это, монисты попроще на себя цепляй. А то, не дай бог, где-нибудь в уединенном месте зацепишься.

Но это было только начало дня. Перед тем как прозвенел звонок, меня схватила за руку Лилька-трудовичка. Неделю назад она вышла замуж и с тех пор ходила томная и загадочная.