Ольга Степнова - Изумрудные зубки

– Ты хорошо тут устроился, – сказал Карантаеву мужик в кожаном плаще и огляделся, словно в поиске своей порции яичницы. – Никому не знаком этот предмет? – Мужик разжал руку. На ладони у него лежал серебряный крест на оборванной цепочке.

– Это нательный крест Глеба, – в один голос сказали Сычева и Таня. – Он никогда не снимал его. Где вы его нашли?

Мужики в дверях одновременно хмыкнули, но ничего не ответили.

– Вас, простите, как зовут? – обратился Карантаев к Сычевой.

– Таня.

– А вас? – он посмотрел на Афанасьеву.

– Таня.

– А эту... ту, которая утром уехала?

– Таня, – сказала Сычева.

– Ну бардак! – мотнул стриженой головой лейтенант и чиркнул по Сычевой наглым, сканирующим взглядом.

Сычева проверила молнию под подбородком и спросила дрогнувшим голосом:

– Как вы думаете, он жив?

– Будем работать, – вздохнул лейтенант. – Хотя и не хочется. Скажите, кто из вас троих жарил яйца? Они сгорели, остыли и пересолены страшно. – Он достал из холодильника пакет молока и надолго присосался к нему.

– Вы хам! – не выдержала Сычева.

Неожиданно лейтенант расхохотался, обнаружив полную пасть белых, крепких зубов. Впереди у него была небольшая щербина, которая могла бы добавлять обаятельности, если бы не тупой выпендреж во всем.

– Хам, – согласился он и облизнулся. – Но при этом страшно вам нравлюсь. – Он рукавом вытер молочные усики.

Парни в дверях снова слаженно хмыкнули, а Сычева так дернула молнию вверх, что металлическим язычком поцарапала подбородок.

Татьяна шла вдоль дороги.

Она шла по ходу движения, и отчаянно махала рукой. Но машины, мчавшиеся в сторону Москвы, и не думали останавливаться. Они с ревом пролетали мимо, равнодушно обдавая Татьяну грязными брызгами.

Моросил дождь – мелкий, гадкий, колючий дождь.

Татьяна развернулась и пошла по шоссе бодрым шагом, больше не делая попыток поймать машину. Она дойдет до Москвы пешком.

С Глебом случилась беда. Чтобы ему помочь, она готова топать мокрая по дороге даже если впереди тысячи километров. Может, взбалмошная Сычева что-то напутала? Никакой крови нет, просто Глеб потерял телефон?

В любом случае нужно вернуться, чтобы не мучиться потом неизвестностью, чтобы спокойно, осознанно переболеть этой своей первой любовью и выздороветь, оставив душу неозлобленной и открытой для новых чувств.

Но для этого нужно точно знать, что Глеб жив, здоров и опять готов пудрить мозги всем Таням, попадающимся ему на пути.

Татьяна ускорила шаг. Чемодан был очень тяжелым. Кажется, он не был таким тяжелым, когда она ехала с Москву. Хорошо еще, что этюдник с гитарой она бросила в поезде, иначе бы далеко не ушла.

Татьяна остановилась и бросила чемодан на землю в полной решимости выбросить из него все ненужные, необязательные вещи. Маркеса – к черту, краски – в кусты! Чемодан станет легче, она сможет быстрее идти.

Но в чемодане не было Маркеса, не было красок, не было привычных вещей.

Первыми попались большие мужские трусы семейного типа, потом мятые брюки, несвежая клетчатая рубашка с застиранным воротом и куча, куча мужских журналов с изображением грудастых красоток.

Татьяна села на землю и заревела.

Она перепутала чемоданы. Она схватила точно такой же – коричневый, из кожзама, немного потрепанный, с выпирающей под напором вещей металлической молнией.

Она осталась одна, на грязной обочине, без документов, без денег, без... Маркеса, но со штабелями «Плэйбоя» и грязными мужскими трусами.

Это был удар под самую ложечку. Она сидела в сырой траве и под назойливой моросью осеннего дождя тихо плакала. У нее остался только мобильный, который болтался на груди, на шнурке. Можно было попробовать позвонить, только кому? Глеба нет, а Сычева, у которой сейчас его телефон, вряд ли будет заниматься ее проблемами. В отчаянии, она все-таки набрала номер Глеба, но электронный голос сообщил ей, что этот вид связи недоступен – на телефоне кончились деньги.

Тогда она заревела в голос, чтобы дать выход отчаянью. Мимо проносились машины, никому не было до нее дела. Джинсы намокли, и куртка тоже, от земли несло настоящей, совсем не осенней стужей. Нужно было вставать и идти дальше, чтобы совсем тут не окочуриться. Она оттолкнулась от земли, встала, и со всей силы пнула чемодан. Журналы вылетели, упали на мокрую траву, бесстыже обратив к небу голых красоток.

У обочины вдруг с визгом затормозила машина. Задняя дверь раздолбанной «Волги» открылась и мальчишеский голос крикнул: