Джанет Иванович: Делай, как я!

Я поднималась медленно, волоча ноги, сознавая, что она идет по пятам. Я чувствовала, что пистолет почти упирается мне в спину. Она находилась слишком близко. Рисковала, поскольку хотела поскорее выбраться из подвала. Я поставила ногу на верхнюю ступеньку, резко повернулась и ударила ее пилой в живот.

Она слабо вскрикнула, раздался выстрел, пуля улетела неизвестно куда, а София кубарем скатилась с лестницы. Я не стала рассматривать, что там с ней случилось. Вылетела за дверь, захлопнула ее, заперла и выскочила из дома. Я выбежала через парадную дверь, которую по глупости оставила незапертой, когда прошла за Дечучем в кухню.

Я принялась барабанить в дверь Анжелы, прося ее открыть поскорее. Дверь открылась, и я едва не сбила Анжелу с ног, так торопилась войти.

– Заприте дверь, – попросила я. – Заприте все двери и дайте мне ружье вашей матери. – Затем я кинулась к телефону и набрала 911.

Полиция приехала раньше, чем я сумела взять себя в руки и вернуться в дом. Нет смысла там показываться, если у меня руки так трясутся, что я не могу удержать ружье.

Два копа в форме вошли в дом Дечуча и через несколько минут дали отмашку: все чисто. Тогда в дом пошли медики. София все еще лежала в погребе. Она сломала бедро и несколько ребер. Мне показалось, что сломанные ребра – весьма символично в данной ситуации, хотя от всего озноб пробирает.

Я прошла за медиками на кухню и замерла на пороге. Дечуча на кухонном полу не было.

Билли Квятковски был первым, кто вошел в дом.

– А где Дечуч? – спросила я его. – Я оставила его на полу около стола.

– Когда я вошел, в кухне никого не было, – ответил он.

Мы посмотрели на кровавый след, ведущий к двери черного хода. Квятковски зажег фонарь и вышел во двор, но скоро вернулся.

– Трудно увидеть след в траве в такую темень, – сказал он, – но есть пятна крови в переулке за гаражом. Мне кажется, что у него там стояла машина и он на ней уехал.

Поверить невозможно. Невозможно поверить! Этот человек похож на таракана, зажигаешь свет, и он исчезает.

Я отчиталась перед полицией и уехала. Я беспокоилась о бабушке. Я хотела убедиться, что она дома. И мне хотелось сидеть на кухне мамы. Но больше всего мне хотелось съесть кекс с глазурью.

Когда я подъехала к дому, во всех окнах горел свет. Все сидели в гостиной и смотрели новости по телевизору. Если я действительно знала свою семью, то все они ждали возвращения Валери.

Когда я вошла, бабушка вскочила с дивана.

– Ты его схватила? Ты схватила Дечуча?

Я покачала головой.

– Он снова улизнул. – В подробные объяснения мне вдаваться не хотелось.

– Он парень ловкий, – заметила бабушка, снова усаживаясь на диван.

Я пошла на кухню за кексом. Услышала, как открылась и закрылась входная дверь. На кухню приплелась Валери и устало села на стул. Она гладко зачесала волосы за уши и спереди взбила их эдаким коком. Блондинистая лесбиянка подражает Элвису.

Я поставила перед ней блюдо с кексами и села.

– Ну? Как твое свидание?

– Полный кошмар. Она не моего типа.

– А кто твоего типа?

– Уж точно, не женщины. – Она взяла кекс. – Джанин поцеловала меня, а я ничего не почувствовала. Она снова стала меня целовать и вроде как… впала в экстаз.

– Насколько в экстаз?

– Она любила меня по-французски!

– Ну и?

– Ужасно. По-настоящему ужасно.

– Значит, ты больше не лесбиянка.

– Судя по всему.

– Слушай, ты попробовала. Риск – благородное дело, – заметила я.

– Может, к этому надо привыкнуть? Ну, понимаешь, вот я в детстве ненавидела спаржу, ты помнишь, а сейчас я спаржу обожаю.

– Наверное, тебе надо было подольше продержаться. Тебе двадцать лет понадобились, чтобы полюбить спаржу.

Валери задумчиво жевала кекс.

Вошла бабушка.

– Что здесь происходит? Я что-то пропустила?

– Едим кексы, – отчиталась я.

Бабушка взяла кекс и села.

– Ты уже ездила на мотоцикле Стефани? – спросила бабушка у Валери. – Я сегодня прокатилась, так от него во всех интимных местах щекотно.

Валери чуть не подавилась кексом.

– Может, тебе стоит перестать быть лесбиянкой, а завести себе «Харлей»? – предложила я Валери.

В кухне появилась мама. Взглянула на тарелку с кексами и вздохнула.

– Я пекла их для девочек.

– Мы тоже девочки, – заметила бабушка.

Мама села и тоже взяла кекс. Она выбрала ванильный, посыпанный цветными крупинками. Мы все в шоке уставились на нее. Мать практически никогда не брала себе целый кекс, да еще обсыпанный сверху. Обычно ей доставались недоеденные куски, кексы с осыпавшейся глазурью, половинки. Она ела сломанное печенье и подгоревшие блины.