Олег Сидельников - Нокаут

«Викинг» добрел до сквера, тяжело опустился на скамеечку в укромной аллейке. Рюкзака у него уже не было. Фрэнк выкинул его в глубокий арык, оставив себе лишь десять двадцатипятирублевок и серенькую книжку кассы взаимопомощи на имя Данилова В. С., сотрудника одного из московских научно-исследовательских учреждений. Очевидно, она принадлежала бородачу, спавшему в палатке.

В конце аллеи показался человек. Стенли насторожился. Человек медленно приближался… Фрэнк застыл от ужаса: к нему подходил, поблескивая очками, Вениамин Леонидович Нарзанов, философ-неудачник. Увидев «Викинга», Нарзанов остановился, как вкопанный, словно испугавшись оборванца, протер очки, высоко вздернув кверху жиденькие брови, и, наконец, пролепетал в крайнем замешательстве:

— Мсье Кота… Вы ли это!..

— Кхгмкг, — прохрипел «Викинг».

— Ах, простите! Опять ошибся. Ну, да… вы Сергей Владимирович! Но как вы изменились!

Фрэнку стало легче дышать. Он улыбнулся симпатичному чудаку с высшим образованием.

— Не подаю, гражданин, — ответил он голосом, хриплым и грубым, протянув Нарзанову ладонь, сложенную ковшиком. — Сам побираюсь… Поможем, гражданин, жертве алкоголя и наследственного сифилиса!

Вениамин Леонидович испуганно заморгал, щеки его покрылись багровыми пятнами. Срывающимися пальцами шарил он по карманам, бормоча:

— Ах, извините!.. Я знаю двух людей. Это непостижимо!.. Каприз материи. Еще Кант сказал… Нет, это Энгельс сказал… Тончайшая мысль! А я вас принял за других. От меня ведь жена ушла… борьба противоречий. Об этом я, кажется, говорил. А, это не вам! Теперь я учительствую здесь, в школе… Ах, вы же не в курсе дела!.. Ужасные дети. Смеются. Неуважительный коллектив. А Кант сказал… Ароматная мысль!.. Но как вы похожи!..

Попрошайка, изумительно смахивающий на француза Коти и писателя-мариниста Винокурова, осклабился:

— Похожий я?.. Это бывает. И я однажды ошибся, привели это меня в милицию, заводят к начальнику, а я и бахни: «Гражданин начальник, что с вами? Усы чернявые, на голове вместо волос лысина… Почему так изменились? Десять лет знакомы, а нонче узнать нельзя». И оконфузился я. Нового начальника, оказывается, поставили.

Нарзанов изумленно уставился на бродягу, сжав двумя пальцами лохматую рублевку. Глаза его отражали бешеную работу мысли. Десятки силлогизмов заполняли нарзановскую голову. На всех логических фигурах висели ярлычки с красивыми и непонятными, как заклинание, словами из учебника логики Челпанова: «Дарапти»… «Целярент»… «Каместрес»…

Личико Вениамина Леонидовича озарилось вдруг сиянием, исследователь Диогена колыхнулся и, не оглядываясь, побежал по аллее, размахивая руками и восклицая:

— Тончайшая мысль! Не тот начальник! Еще Маркс сказал… Нет, это сказал Фихте… Нет, Платон… Трое близнецов от разных матерей! Блестящая диссертация в аспекте анализа философских категорий… Единство формы при разности содержания! Помешаться можно!..

— Можно, — согласился «Викинг», глядя вслед Нарзанову. — Еще как можно. Ты уж наверняка свихнулся.

Фрэнк пощупал ладонью отросшую бороду и, как бы увидев нечто любопытное, устремил взор мимо деревьев. Там, куда он смотрел, белело небольшое здание, У дверей его сияла черная блестящая доска с золотыми буквами, напоминающая кладбищенское надгробие. Только вместо эпитафии на ней поблескивало одно слово:

АПТЕКА

— Сама судьба послала мне эту аптеку. Попытаем счастья вторично. В Венгрии ведь получилось великолепно, — сказал сам себе Фрэнк и захромал к аптеке. Ступня у него еще побаливала.

…Пожилой провизор оторвал глаза от фарфорового пестика, которым он долбил вонючее снадобье, и вздрогнул. За барьерчиком стоял здоровенный детина, грузный и оборванный. Левая щека детины вздулась, посинела.

«Наркоман! — мелькнуло в голове провизора. — Сейчас начнет дебоширить, требовать морфия или пантопона».

— Здравствуйте, — очень вежливо сказал детина, глупо щурясь и ковыряя в носу. — Нет ли у вас телефона-автомата?

И оттого, что детина заговорил очень вежливо, провизор еще больше испугался.

— Автомата нет, — ответил провизор и мгновенно вспотел.

— Ничего. Я могу подождать, — нежно улыбнулся оборванец.

— Обождать?!

— Обождать, — приветливо кивнул головой детина и запел: — Обожда-ать! Обожда-а-ать, обожда-а-а… ать, два, три, четыре! Ать, два!.. Разрешите поцеловать вас в подреберье!

Пожилой провизор побледнел и, неловко бормоча «с удовольствием»… «сейчас»… «я только на минутку», скрылся в соседней комнате. Из-за закрытой двери донесся глухой шепот: