Михаил Шаламов - Строгий заяц при дороге

Да, такие люди, как Хомяк, никогда не сдадут государству найденный на огороде клад, отысканный в тайге золотой самородок или оброненный кем-нибудь на дороге миллион. Такой не украдет. Но может купить заведомо украденное. Нет, не для того, чтобы перепродать и нажиться — просто так, для себя.

Теперь его нужно разыскать, отобрать икону и объяснить, глупому, что может стоить семье его авантюра. Но попробуй, отыщи этого Славку!

Вернулась Ася с Алехой. Пока мать грела для пацана обед, тот с шумом и гудением возил по ковру игрушечную пожарную машину. Об отце он не вспоминал — ему было хорошо и без этого.

Я вышел на кухню и спросил сестру:

— К вам никто не приходил в гости перед Славкиным исчезновением?

— Приходили, — ответила Аська, помешивая ложкой молочную лапшу. — Ты приходил, а потом — этот паршивец Зуев. Они заперлись у Славки и о чем-то спорили. Славка ему еще икону показывал…

После ее слов мне почему-то очень захотелось увидеться с Игорьком Зуевым. Уж не в его ля квартире пьют сейчас свою вековую чашу «три мужа в одеждах путников»?

Из-за обитой дерматином двери слышалась музыка, и хриплый магнитофонный голос старательно выводил мелодию:

Не открывали дверь мне довольно долго. Но и я не сдавался — жал кнопку звонка, пока не заболел палец.

— спели мне доверительно из-за двери, звякнула щеколда, и открылся благородный лик хозяина квартиры, носившего в раннем детстве кличку «Пиява».

Игорь несколько секунд смотрел на меня мутным» очами, потом растянул тонкие губы в улыбке, показав четыре золотых зуба, и откинул разделяющую нас цепочку.

— Я иду встречать скотину, а господь мне вас послал! — нетрезво хихикнул он, пропуская меня в прихожую. — Сколько лет, сколько зим!

— Да не так уж и много, — буркнул я, вытряхиваясь из шубы.

Мы прошли в комнату. Там, за раздвинутым столом, уставленным нехитрыми закусками и бутылками с демонстративно безалкогольными наклейками, сидели три мужа в одеждах путников и столько же девиц в более легких нарядах. Все они смотрели на, меня.

«…Волшебнику Бустрофедону было не до вражеского войска, осадившего цитадель. С самого утра он был поглощен работой — ставил серию научных опытов.

В вольер, где содержался крупный самец единорога, помещали юную девственницу. Животное, как правило, вело себя в подобных случаях спокойно, ело траву.

Потом девственницу извлекали из вольера, отдавали на поругание полуроте дворцовой охраны и после этого вновь помещали к единорогу. Как правило, жертва бывала растерзана им в течение получаса. Точно таким же образом единорог реагировал и на появление в вольере престарелой вдовицы, которая принесла ему кусочек ячменной лепешки. Лепешкой единорог, впрочем, тоже не побрезговал.

Бустрофедон делал в журнале наблюдений очередную запись, когда над его головой пролетел и со страшным грохотом разбился о стену угловой башни огромный валун, брошенный осадной катапультой противника.

Это Колвин пошел на штурм крепости.

Лорд ворвался в крепость одним из первых. Он вскарабкался на стену по легкой приставной лестнице, с оттяжкой полоснул шпагой поперек груди ближнего из встретивших его наверху вражеских воинов и тут же вступил в поединок сразу с тремя.

Внизу трубили трубы. Это шла на приступ гвардия Роканкора. Со всех сторон звучали вопли сражающихся и воинственное ордынское «Нга-нга-нга-нга!..» мешалось в захолонувшем воздухе с боевым кличем воинов Колвина.

Один за другим полетели со стены противники лорда туда, где тяжко било в ворота стенобитное орудие. И вновь — крики, звон клинков, стоны и сдавленная разноязыкая ругань раненых.

Колвин фехтовал с очередным противником. На сей раз это был рослый ордынский сотник, плоское остроносое лицо которого выдавало в нем уроженца Кугланских гор. Сотник ловко управлялся с абу-шу — «драконьей челюстью» — традиционным и причудливым оружием горцев. Но Колвин был искуснее в рукопашной схватке. Хладнокровно уворачиваясь от многочисленных сверкающих лезвий абу-шу, он неминуемо теснил противника к краю стены и, наконец, завершив поединок блистательным ударом, ступил на лестницу, ведущую внутрь цитадели, к улочкам и площади, густо уставленной походными кибитками ордынцев, так и не решившихся поселиться в каменных домах захваченного ими городка.