Игорь Гречин: Тайна Тихого океана

В затылок человеку за рулем вдруг уперся ствол пистолета. Меднокожий перекатил языком мятую сигарету в другой угол рта, утопил кнопку прикуривателя и только тогда посмотрел в зеркало над лобовым стеклом. В зеркале отразились синюшные, болезненно раздутые губы чужака.

– Заводи колымагу, – нетерпеливо затряслись губы. – Быстро. Мы едем в Тинто-Брассо.

Меднокожий пожал плечами.

– Хвала святой матери Терезе, мне там делать нечего. Впрочем, как и везде.

Издалека донеслись пока едва слышные, похожие на комариный писк, завывания полицейских сирен. Индеец остался невозмутим, а губы на заднем сидении испуганно шарахнулись в сторону. В зеркальце на миг показался столб черного дыма на горизонте. Потом ствол надавил сильнее, и индеец сильней ощутил запах сгоревшего пороха. Значит, из пистолета недавно стреляли…

– Живо, ну! – приказали вновь заслонившие дым губы. Чужак надсадно, хрипло дышал, словно бежал к «кадиллаку» от самого Сан-Жмерино. – Если полицейские ищейки все-таки схватят меня, ты умрешь первым!

Кнопка прикуривателя выскочила, и смуглолицый не спеша раскурил сигарету. Без удовольствия выпустил струю дыма в незакрытую дверь. И спокойно ответил:

– Можешь стрелять. Можешь сдать меня полицейским. Хвала святому Себастьяну, я свое дело сделал, и терять мне нечего!

Губы озадаченно приоткрылись, и между ними скользнул пухлый, едва помещающийся в рот язык.

– Значит, пожар на стройке – твоя работа?

– Моя.

– Тьфу, доннор веттер, я думал… Ты был один?

– С гринго. А теперь здесь кроме полицейских ищеек нет никого на двадцать миль вокруг. У меня было тринадцать врагов. И не осталось ни одного.

– И кто они были? Американцы? Евреи? Русские? – Вопросы сыпались сухим горохом в глиняную миску.

– Они были белыми. – Ответ звучал, будто урчание спящего после охоты льва. – Как и ты. Поэтому я никуда тебя не повезу. Убирайся к вашей католической богоматери из машины! Или стреляй. Или жди полицию.

Теперь сирены выводили свои рулады значительно ближе.

– Думаешь, полиция охотится за тобой? – усмехнулся чужак, и индеец почувствовал, как ослаб нажим пистолетного ствола.

Меднокожий промолчал.

– Мальчишка, – беззлобно бросил пассажир. И губы в зеркальце быстро затрепетали: – Выброси сигарету, курение до добра не доводит. Что ты знаешь о мести? У тебя было тринадцать врагов, а у меня их два миллиарда. Рвем в Тинто-Брассо, и я научу тебя ненавидеть по-настоящему.

Сирены надрывались уже совсем близко – еще немного, и из сухого марева над дорогой вынырнут рыщущие носы полицейских машин.

– Ну же, скорее!

В глазах индейца прыгнули холодные молнии, он вторично затянулся и повернул ключ зажигания.

– О'кей, гринго, ловлю тебя на слове. Ты поклялся научить меня ненавидеть ПО НАСТОЯЩЕМУ, и да поможет тебе святая Катарина.

И если бы тот, кто затаился на заднем сиденье, углядел эти молнии, он бы тысячу раз подумал, прежде чем отправляться в такой путь с таким попутчиком.

Почему Николай II столь равнодушно относился к победам и поражениям на театре военных действий во время Первой Мировой? Отчего разбитые наголову нацистские лидеры бежали именно в Латинскую Америку? Почему в России год за годом случаются неурожаи? Что послужило толчком к принятию решения сбросить на Японию две атомные бомбы, хотя исход Второй мировой войны уже ни у кого сомнений не вызывал? В связи с чем накрылся медным тазом проект РАО ВСМ, занимавшегося строительством высокоскоростной железнодорожной магистрали Москва – Санкт-Петербург?

Эти вопросы пока не занимали двоих кое-как примостившихся на крутой обледенелой кочке людей. Под осень уровень воды на болотах поднялся, а потом внезапно грянули морозы, так что от островка осталось одно название. Квадратный метр суши – а остальное лед, лед, лед.

На заляпанных камуфляжными кляксами полушубках знаки отличия отсутствовали – ни тебе званий, ни малейшего намека, к какому славному роду войск относятся бойцы. Да и сама форма, следует сказать, была порядком ношенной и грязной; только высокие армейские ботинки сверкали никому в центре Муринских болот не нужным, парадным блеском и отражали низкое серое небо.

– Послужишь с мое, земеля, и твоя очередь пинать молодых настанет, – безапелляционно сказал один, задумчиво скребя щеку, покрытую двухдневной щетиной. Кожа под щетиной была бугристая, в рытвинах, словно после оспы. А еще такая кожа бывает у людей, которые пацанами баловались с пиротехникой. И добаловались. – А пока ты – самый что ни есть распоследний салабон. И обязан выполнять все, что дедушка пожелает. Усек?